И всё же главные были там, на далекой дороге. Где ехал междугородний львовский, с открытой дверцей в нутро двигателя, и видно было, как стремительно вертится внутри шкив, свистят лопасти вентилятора, Самое важное начиналось тогда, когда странная штанга, будто космическая лапа, открывала перед тобой дверь и нужно было выпрыгнуть на чужую землю. Или, когда крохотный автобус выл на горном серпантине, было непонятно, успеешь ли ты до ночи на следующий или навеки останешься жить у древневавилонского памятника автобусной остановки.
Заблудившийся автобус переставал быть метафорой. Однажды я работал в Костроме, приезжая туда регулярно на неделю-другую. Туда и обратно нас вёз скрипучий «Фердинанд», вслед фильму и орудию названный ГАЗ. Этот автобус, будто Сирин-птица, что имел голову грузовика, а тело автобуса.
Он сломался на Муромской дороге, и два немца, заработавшие, как и я своих денег переглянулись. Ночь спустилась на русскую землю, и они втянули головы в плечи. И, наконец, кто-то протяжно завыл за лесом, что обступил дорогу — завыл протяжно и жалостно.
По моей родине ползли сотни и тысячи аббревиатур — загадочный ЯАЗ с номером из четырёх цифр, и МАЗовские автобусы, ЯрАзы и КАвЗы.
СССР выпустил до своей смерти полтора миллиона лупоглазых и многоокошечных аббревиаций — казалось, что автобусы делают в каждом райцентре. Полз, содержа меня как эмбрион путешественника ЛАЗ-695 с огромной запятой воздухозаборника на крыше и 697-ой, что назывался «Турист» тарахтел зиловским движком и тоже содержал меня. В брюхе его, ещё ближе к земле, тряслась поклажа, но нижнее брюхо было набито бархатистой пылью, и только мешки с сумками время от времени стирали её.
Тогда, в чужом доме, куда добираться на «Икарусе» с пересадкой, кто-то читал над ухом Цветаеву — про автобус. Это было совершенно лишнее.
История про алкогольные дуэли (по следам наших выступлений)
Снова заговорили об алкогольных дуэлях. И я вспомнил, как я попал в подвал на Никольской улице и смотрел через длинный стол-колбасу, как пьют Ольшанский и Человек без Имени. Поэтому сейчас я повторю то, что говорил о них раньше. Надо сказать, что я безусловный их сторонник — так как, с одной стороны это безусловный вред здоровью, и таки-дуэль, а с другой стороны, вероятность того, что нового Пушкина понесут с дыркой в животе как-то снижается. Алкогольная смерть не так стремительна.
Тогда, правда, меня мероприятие разочаровало. Вместо поединка Пересвета с Челубеем я увидел тихое и скучное зрелище. Меня утешает в этом событии только то, что первый блин всегда комом.
Во-первых, один из секундантов опоздал на час. Какая, простите, при этом эстетика? Какой дуэльный кодекс?..
Во-вторых, рюмка раз в десять минут — это режим вялой пьянки, шоу из этого не получится, так что мы сразу отсекаем эстетику. Если люди хотят померяться силами без учёта публики — надо пить дома.
В-третьих, секунданты нужны не только для хронометража, но и для организации эвакуации, решения проблем с администрацией, решения о легитимности результата, etc. Тогда Зарецкого явно не хватало — потому что человека разложить можно только в строгих правилах искусства. Правила придумали, кажется, на ходу.
В-четвёртых, непонятен вопрос закуски — но это опять же дело частное.
Мне, впрочем, говорить об этом не стоит. Я не досидел до конца.
И самое главное — мотивация может быть разной.
Например, смыть оскорбление водкой.
Тоже ничего.
Или пить смертно из-за женщины — только не в смысле — «на женщину». Хотя она сама может поставить такое условие.
Тогда был загублен такой замечательный повод, как базар о либерально-консервативных ценностях. Что стоило, например, поставить перед дуэлянтами диктофон, завести такой базар, да и пить в означенном режиме. Результаты публикуются.
Причём, Ольшанский был идеальным рупором своей идеи — в жизни спокойный, говорящий нормальным языком человек, олицетворяющий радикальные идеи… При этом оба дуэлянта суть люди с чрезвычайно известными репутациями. А репутация — та ещё херня. Это как талант — зароешь в землю — выпорют.
Но зачем я машу кулаками накануне новой драки — видимо от природной мизантропии.
История про снег
Снег выпал. С ним была плутовка такова.
История про Лимонова
Тексты Лимонова имеют особое бытование — похожее на воронку. Обыватель скользит по бокам воронки, натыкается на подробности, пропускает название, и неминуемо падает в старый роман «Это я, Эдичка». Но он продолжает падение, и натыкается в итоге на негритянский хуй. Этот хуй — главное, что остаётся у обывателя в голове от Лимонова.
Чтобы отчасти исправить это дело, была придумана Национал-большевистская партия и много всякого иного.