Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Поэтому сейчас она стояла посреди классной комнаты и несла разумное, доброе и вечное, хотя её посев не всегда произрастал должным образом. Часть её учеников спала, часть смотрела в окно, а Миша Рябчиков рисовал её в голом виде на последней странице тетради. (Тут мы сами задумались: "а был ли мальчик?". Миша Рябчиков со своей ранней сексуальностью определённо был, а вот мальчик…) Итак, Вера Николаевна Левина несла доброе и вечное, чтобы её ученикам было гораздо лучше жить.

Она говорила:

— Закономерен вопрос: где были бы сейчас все эти Раскольниковы и Каратаевы? Нет, не в рядах сторонников мира, наоборот, в стане империализма и реакции, там, в качестве руководителей крестового похода против разоружения и демократии делали бы они своё чёрное дело…

Мальчик же начал аккуратно записывать в тетрадку слова учительницы, потому что за окнами, а значит и в его душе начало светлеть. К тому же он очень любил литературу (почти так же, как и его учительница). Он даже решил стать писателем.

Писателем он, правда, не стал, но зато значительно прирастил богатство России Сибирью, а Вера Николаевна, по слухам, уехала на Кубу со своим мужем, чтобы преподавать там в русской школе при посольстве. Дальнейшая судьба её неизвестна.

31 августа 2002

История об убогости

На знамени Гаргантюа (если таковое у него было) была изображена еда и выпивка. Жизнь для героев Рабле сводилась к трем нехитрым физиологическим актам — рождению, зачатию и смерти. Однако идею зачатия медонский священник употребляет до удивления редко. Из его героев один Панург по настоящему озабочен этим. В каком-то смысле роман Рабле асексуален.

Зачатие можно смело заменить едой. Принятие пищи заменяет Рабле зачатие, хотя Панург и решает раздумчиво — жениться ему или нет, а Гаргантюа изображает со своей женой животное о двух спинах. Поэтому рождение можно понимать не в физиологическом, а в философском смысле. Рождение — еда — смерть.

Через четыреста лет после Рабле ситуация изменилась. Материальный аскетизм снова оказался в оппозиции к сытости и изобилию (иногда сравнительному). Однако противоборствующие стороны поменялись местами. Идеологизированность общества привела к тому, что духовная оппозиция окопалась в дворницких и котельных. Истопник стал держателем интеллектуальных акций. Изобилие пищи превратилось в закуску, а тонкие вина Гаргантюа в дешёвый портвейн. Застольные же речи, в противоположность хмельным беседам у Рабле, были насыщены цитатами из классики, иногда — тонким юмором и стихами, более экстравагантными, чем пьяная болтовня.

Роскошь и довольство пантагюэлистов сменилось бедностью, грязными ватниками с мерзко-резким нищенским запахом, скептицизмом. Но здесь есть существенное различие — быть грязным значительно проще, чем быть чистым. Противоречие между сознанием человека и его modus vivendi можно обратить на пользу, если внешние проявления сознания будут соответствовать более высокому уровню оного модуса.

В условиях стабильного общества повышение уровня собственного сознания требует значительных усилий. Государство надёжно предохраняет граждан от получения лишних знаний — их дороговизной. В обществе нестабильном, тоталитарном, рост сознания и одновременный рост уровня modus vivendi может привести и к гибели случайно высунувшегося индивидуума. Тогда мимикрия приобретает особые формы. Например, смена уровня "игрой на понижение", когда прежний уровень сознания при пониженном уровне modus vivendi автоматически даёт повод для самоудовлетворения.

Примером такой инверсии может быть диссидентская литература, которая, в подавляющем большинстве, была литературой не-художественной…

А ещё есть и другое красивое иностранное слово — …

Тут автор опомнился и подивился написанному. Мысль о том, что человек может опуститься из идеологических соображений, запечатлённая на бумаге ученым слогом, ужаснула его.

"Ну и чушь я нагородил!" — даже с некоторой радостью подумал он. Всё же он отхлебнул чаю и, наконец, перестал философствовать.

Ему стало довольно-таки неловко. Хотя, с другой стороны, каких ещё рассуждений можно ожидать от старшего лесопильщика, желающего, между прочим, и свою образованность показать.

Скажи, читатель, а?! Гипотетический читатель согласен, тем он и удобен. Автор воздаёт ему (а заодно и себе — ведь это он придумал такого читателя) хвалу, и начинает совершенно другую историю.

01 сентября 2002

История про пончики

Тут автор должен сознаться, что давно уже сидит в своей гадкой кухне и смотрит в окно.

В окне автор видит всяческий хороший день, но на душе автора погано, потому что думает он о своих вчерашних приключениях.