Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Одновременно у наших героев возникло желание полетать, и они, оскальзываясь на аэродинамических зализах, полезли в кабину. Самолёт оказался спаркой, и О.Рудаков устроился на месте инструктора, а автор стал шуровать ручкой сидя на переднем кресле. Взлетать самолёт не хотел, и пришлось громко гудеть, чтобы хоть как-то имитировать этот процесс.

Всласть навзлетавшись, они вбежали в подъезд, а затем и в лифт, вслед за какими-то женщинами, пытавшимися улизнуть. Наконец, цель была достигнута, а их друг, отворивший дверь, отметил, что появление двух путешественников он почувствовал ещё в прихожей. И они приступили к тому занятию, которое казалось всем главным в тот прохладный вечер.

02 сентября 2002

История про невыносимую геморроидальность бытия

Хозяину понравилась беседа, и он достал из-за батареи портвейн.

— Хорошо, что вы приехали, — говорил он. — А то сижу я тут один и ощущаю всем естеством невыносимую геморроидальность бытия, а попросту гимор… Состояние это связано с необходимостью перемен и одновременно с их нежеланием, тоской по какой-нибудь гуманной профессии, чем-то ещё…

Будь я врачом, я смог бы презрительно сказать любому недоброжелателю: "Я несу здоровье людям или, по крайней мере, не делаю им очень больно. Вот, дескать, моя правда".

А я? Изъясняясь опять же медицинскими терминами, я болен геморроем души, а попросту гимором… Вот что это означает.

Но скорбная философская нота, прозвенев оборванной струной в воздухе вдруг пропала. Оказалось, что всем собеседникам необходимо навестить кого-то в этот поздний час. Совершились телефонные звонки из той породы, когда тот, кому звонят, не может понять, кто с ним говорит, а тот, кто позвонил, не знает, зачем он это сделал. Автор деятельно участвовал во всех разговорах увеличивающейся компании, одним он говорил о литературе раннего Возрождения, другим объяснял, что слова гротеск и грот по сути являются однокоренными, третьим вещал о крушении нравственной харизмы диссидентства…

Он очнулся на своей кухне, обнаружив себя смотрящим в то же окно, в какое он глядел накануне.

— Правильно ли я жил? — спросил тогда он себя, — не было ли моё существование лишь травестией жизни настоящей, заполненной событиями и впечатлениями? Не станет ли мне от чего-нибудь мучительно больно?

Вопрос был риторическим, потому что автор и сам знал ответ на него. И тогда он зычно крикнул в пустоту:

— Гимор! Гимор! Гимор!

03 сентября 2002

История неглавного героя

Мы смотрим на жизнь глазами писателей. Это особенность России. Писатель в России пророк, и если не настоящий пророк, то, по крайней мере, пророк в свободное от служебных обязанностей время. Лет двести назад печатное слово на Руси воспринималось как санкционированная истина, а роман — сущей правдой жизни.

Поэтому большая часть героев русской литературы положительна. Впрочем, речь не об этом. Положительный герой, отрицательный герой… Эта тема губительна для разума.

Гораздо интереснее проблема неглавного героя, а ещё интереснее герой эпизодический. Герой, мелькнувший на одной странице и исчезнувший на следующей. Это не Акакий Акакиевич, сходящий с ума в тоске по новой шинели. Это, наоборот, будочник, ограбленный прохожий или квартальный. Это история его семьи, недолгого звёздного часа, ибо даже у эпизодического героя, что вскрикивает предсмертно: "Кушать подано" и пропадает между строк, есть свой звёздный час. В каждом из этих квартальных убит если не Моцарт, то главный герой. А если приглядеться, то, может, и не убит.

Из героев Рабле мы помним Гаргантюа и Пантагрюэля. Знаем о существовании Панурга. Внимательный читатель, пожалуй, укажет Жана-зубодробителя.

Маленький герой незаметен. Но это не маленький человек, кутающийся в плодоносную гоголевскую шинель. Хотя он и обезличен, как тысячи истреблённых в библейских преданиях.

Неглавный герой — это тонкая структура повествования.

03 сентября 2002

История про реконструкцию героя

Когда кончается сентябрь, и приходят сухие осенние вечера, когда в Пуату, цветущем Лимузене, прекрасной Оверни, Гаскони, Бургундии и на солнечных нивах Лангедока сжаты и обмолочены зерновые, и подводы со сверхплановым зерном движутся в Амбуаз, Вандом и Анжер, когда в Турени, славной Турени, молодое вино ударяет в голову парубкам, тогда мальчишки в Лерне любят слушать рассказы старого ветерана.

Вот он выходит из избы и садится у завалинки. Мальцы обступают его и каждый норовит потрогать Почётное оружие с Гербом, будто невзначай снятое стариком со стены.

— Скажи-ка деда, ведь недаром ты ходил со славным Пикрохолом в бой за нашу светлую жизнь…

Но старик не торопится, медленно набивает он трубочку, погружая узловатые пальцы в потёртый кисет. И вот, наконец, начинает свой рассказ. Говорит он, будто песню поёт:

— Собралися над страною злые вороны врага! Города громить спешили… Села жгли бандиты. Кликнул войско Пикрохол, поднял на защиту.

Славно мы рубились, не знали горя, не знали и поражений.