В далёкой России дождь шёл, поливая отца Клюева, потому что отец Клюева не был убит в бою, а умер от голода в лесу под Новгородом, перед смертью найдя в болоте бугорок и забравшись на него. Скорчившись на бугорке, Клюев-старший подтянул к себе ноги и заснул.
Двенадцатый год поливала спящего Клюева дождевая вода, и каждую весну, когда сходил снег, его белый череп возникал на бугорке. Винтовки у него не было, не было и ремня, потому что старший Клюев с другими красноармейцами задолго до смерти сварил и съел свой ремень, так что через несколько лет, когда сгнила его шинель и кости ушли в воду, один череп лежал на болотной кочке всматриваясь, не мигая, в лесную чащу.
И о нём так же забыли все.
Вот и вся история про Клюева, маленького человека, которую сочинил Алексей Константинович Страженко, стоя в очереди за портвейном.
История про роман с путешествиями
Гаргантюа, а за ним и Пантагрюэль, их растрепанная и пьяная дворня шествуют по дороге, падая и заплетаясь, бренча ворованными колокольчиками и бутылками, с оттягом заезжая в морду случайным обидчикам. Всё это длится, длится, путешествие бессмысленно, итог его известен заранее, но это хороший повод выпить и закусить, и снова дать в зубы, и снова выпить…
Путешествие строго, как праздничная демонстрация, и серьёзно, как карнавальное шествие. Шествие в пути, путешествие. Оно бесконечно, на северо-запад, в страну пресвитера Иоанна, а, может быть, и в ад. Дорогой Святого Бредана, обратно в Средиземное море, мимо китов и прокуроров.
Под парусом и пешком. Шагом, шагом, шагом, и снова на катере к такой-то и туда-то. Ах, господибожемой, путешествие.
Путешествие Одиссея, толстого хоббита, из Дианы в Пуатье, из Петербурга в Москву, вокруг света в восемьдесят дней без паспорта и визы, но с розою в руке…
Уж полночь близится, и ныне, в малороссийския пустыне умолкло всё, Татьяна спит… Ямщик сидит на облучке, шалун уж заморозил пальчик, а рельсы-то, как водится, у горизонта сходятся и стыки рельс отсчитывают путь, а с насыпи нам машут пацаны.
Литература навеки завязала роман с путешествием. Моряк из Йорка, отсидев себе всё за 28 лет на тринидадских островах, кинулся в дорогу, как в петлю, и потерялся где-то на бескрайних просторах Сибири. Путь далёк до Типперери.
Молодой человек перемещается по родному Дублину. Чичиков едет по России, а вокруг… Онегин едет. Едут герои того времени, и какое дело им, путешествующим с подорожной, по разным надобностям, до меня. Их путь вечен, как труд Сизифа.
История про путешествия
Не был я за границей. Не был. За границу нужно было ездить раньше. Тогда это было уделом избранных, уделом, освящённым таинственными печатями загранпаспорта. Сейчас это просто дорого. Упустил я своё время.
Нынче же все едут. Самолёты Пан-Америкэн и Эр-Франс несут моих друзей туда, где никакой Макар не стал бы гонять своих телят. Кто летит, а кто и плывет, то есть, вернее, идёт.
Таинственный батискаф, в котором сидит О.Рудаков, отплывает из Владивостока и движется на юг, проходя Японское море. О.Рудаков рассматривает иностранный город Нагату на одном его берегу и такой же не русский город Пусан на другом. Ещё он рассматривает через специальный глазок всякую морскую нечисть, которая резвится вокруг него. Брезгливо щурится О.Рудаков на мелкое Восточно-Китайское море. Около острова Тайвань, иначе называемого Формозой, он разворачивается налево и выходит в Великий океан. Батискаф, в котором плывет О.Рудаков, проходит мимо бывшего архипелага Бисмарка, скрежещет днищем о кораллы, ещё никем не украденные. В проливе Торреса О.Рудаков ещё ищет взглядом маленькие кульки с марганцевыми конкрециями, притаившиеся на шельфе и похожие на красных черепашек, но у острова Тимор он отворачивается от иллюминатора и открывает заначенные полбанки. Достигнув Мальдивских островов, он, попросту говоря принимает на грудь. Он пьёт и вспоминает меня — да, да, я знаю. Наконец, он входит в Красное море.
Пройдя Суэцкий канал, О.Рудаков засыпает. Умная машина крутит моторчик, из клистирных трубочек поднимаются пузырьки воздуха и прилипают к балластным цистернам плывущей выше советской подводной лодки, тайком загрязняющей окружающую среду радиацией по причине технической неисправности.
Непростой батискаф проносит его мимо острова Крит. Перед ним — Ионическое море, а над ним — бутылка, брошенная американским туристом с борта собственной яхты, болтающейся в Мессенском заливе. Батискаф идёт мимо древней земли Эллады.
Редкие белые облака плывут по небу, которого не видит О. Рудаков, он спит, измочив слюнями рукав тельняшки, и не слышит, как в виду острова Пакос чей-то жалобный голос просит его повернуть к Палодам, чтобы сообщить тяжкую весть о кончине Пана. Время тому ещё не пришло, и просьба растворяется в шуме волн, которого мой путешественник тоже не слышит.