Но нет, под конец жизни в активе Борхеса было много разочарований, как и много и извинений. Всё же он не упырь был, и потом стал говорить orbi et urbi, что концлагеря и исчезновения людей вовсе не спасают от хаоса и идиотизма.
История про самогон
Довольно давно одна компания решила написать несколько повестей про то, как они будут жить через пять, что ли, лет. Однако идея развалилась (Собственно, она начала разваливаться уже тогда, когда под звон стаканов мы это придумывали). В итоге повесть написал один я, а Паша Басинский, правда, загодя сочинил литературные воспоминания.
— вполне неплохие.Уже тогда я понял, что будущее активно сопротивляется описанию, оно упруго и ускользает от пера, как яблочный мусс от вилки. Чем более очевидным предполагается оно, тем неожиданнее результат. В одном из научно-популярных журналов моего детства объяснялась теория вероятности — и журнал сообщал, что в закромах Вселенной найдётся всё, в том числе и уже написанные приветствия к столетней годовщине Великой Октябрьской революции. Популяризаторы были правы — приветствия-то найдутся, а вот нам столетие так, как об этом думали в семидесятые, уж не отметить.
Я уже рассказывал про конкурс
, который назывался «Мой день в 2017 году». Ну, компания хотела рассказов про технологии, и десять лет просто механически прибавили к нынешнему году. Интели не ошиблись — почти никто и не вспомнил про столетие «главного события XX века». Все написали про то, как герой в муках просыпается от квантового будильника и опаздывает на работу. Будильник (квантовый, нейтронный или ещё какой) — это кошмар в веках, и предсказывать его зловещую роль в будущем — что у ребёнка конфету отнять. Но как быстро забылась дата 7 ноября — вот что удивительно.Заглядывать вперёд страшно, потому как всякий благоразумный человек, проживая в области тучных годов, конечно, подозревает, что за ними последуют года тощие.
И тут уж держись, прибегут мужики и принесут топоры, и вообще что-то страшное будет. Вослед Мандельштаму, хочется сразу вступить в сделку с веком-волкодавом (все века имеют хищную породу) и попросить, чтобы укрыли какой-нибудь жаркой шубой на смертном сквозняке. Хочется приникнуть к корням, построить дом с печью, купить самогонный аппарат и ружьё. Завести себе обрезанные валенки, и если кто постучит — сжимая цевьё, кричать изнутри дребезжащим старческим голосом: «Ни-ка-во нет дома»!Всякий человек, производящий внутри головы тексты, имеет определённый тип поведения. Есть любители Бродского — они должны между стихов пить виски и презрительно оглядывать водяные города, стоя на мокрых набережных в долгих пальто. Есть любители Набокова (шуршащие шины на серпантине близ Монако или снятый посекундно полёт бабочки). Есть безумцы-самоуничтожители в духе Берроуза, есть деловитые подобия Некрасова, что не прочь передёрнуть в карты. Я буду следовать Юрию Казакову — бревенчатые стены, осень в дубовых лесах… Добавим только аппарат по производству огненной воды.
Это напомнило мне другую историю про писателя Солженицына. Правда, рассказали ее журналисты — а они народ подлый, веры им нету никакой.
Я бы журналиста даже "который час?" не спрашивал. Ответит хуже, чем Батюшков, даже «вечность!» не крикнет.
Но, тем не менее, история про писателя запала мне в душу. Дело в том, что когда Солженицын был выдворен и лишён (вариант — вырвался из кровавых лап), то перебрался в американскую глубинку и купил дом в Вермонте. Дом хороший, основательный — но оказалось, что прямо через участок (я, конечно, сразу представляю себе унылый участок садово-огороднического товарищества), так вот, прямо через участок течет ручей. А по местным законам всякий человек может ходить вдоль ручьев и рек. Полезли, значит, по склизлым берегам упыри-журналисты. И взвыл великий русский писатель от соглядатаев — но поздно.