История по Опоки
Есть такое довольно известное место Опоки
. Я там был. И тут мне начинают парить сейчас в телевизоре, на одном приличном в общем-то канале историю про то, как туда приехали индусы и принялись молиться, утверждая, что тут колыбель ариев. А потом пошли Кохи с Чубайсами, и вообще всякие безобразия третьего пути, так что не удивлюсь, если всю эту Гиперборею Дугин написал. А геологически это очень интересное место — со всеми этими выходами известняков и мергелей (это красивое слово означает смесь кальцита или доломита с глиной).Там на мысу, где я сидел и курил свою трубку, был раньше маленький лагерёк — человек тысяча или около того. Дело в том, что Сухона (с ударением на "у", кстати) не судоходна на всём протяжении, и вот за год до войны решили её сделать судоходной и поставить два гидроузла. Говорят, что в приказе Берии была формулировка о "полной реконструкции реки Сухоны". С началом войны дело, разумеется протухло, но в тот момент когда началась танковая потасовка на Курской дуге, дело возобновилось. В общем, к 1947 гидроузел построили, да только с Севером ни на что наперёд не удумаешь. Пошёл ледоход в апреле сорок седьмого и снёс всё под чистую. Лагерь закрыли, всё окончательно остановилось.
Ничего там от этой утопической затеи не видно. Нет, ну не совсем ничего
, конечно. Но не Салехард-Игарка, одним словом.Поскольку лагерь был маленький, то на тысячу или полторы русских зека пришёлся один узбек и один туркмен. Я представлял себе, с каким ужасом смотрят эти двое на северо-двинский горизонт верхней перми, вовсе не зная этих слов, и, может быть, никогда их так в жизни и не услышав… Потом, правда, к ним прибавился ещё двадцать один человек неизвестных заграничных национальностей.
И всех куда-то унесло, как табачный дым. как холодную воду Сухоны, как и всех нас унесёт когда-нибудь.
История про Рыбкину
Чудовищное раздражение вызывает во мне Зоя Рыбкина, (или Воскресенская). Чудовищное — и дело не в том, что она была полковником МГБ и пасла Коллонтай, когда та работала в Швеции, и не в том, что, попав в опалу, в воркутинском лагере потом служила.
А в ужасной безвкусице — ну что мне предлагают в качестве гениальной разведчицы женщину, которой поручают сойтись со швейцарским генералом, а она отвечает руководству "Я, конечно, выполню задание, а потом застрелюсь".
Что это мне показывают в качестве образца полковника, который серьёзно говорит о "лучшем подарке от шахтёров, букете белоснежных флоксов, выращенных ими в сорокоградусные морозы". Что мне аппаратную грызню выдавать за мужество (Когда при мне хвалят Артузова, к примеру, у меня это возражения не вызывает). Нет, конечно, в министерских интригах есть риск, и риск смертельный — но что ж мне его выдавать за разведывательную работу. "Основной аналитик", "великая разведчица", тьфу, пропасть.
Собственно, я смотрел чудесный фильм — смесь стилистической фальши. и, одновременно, проговаривания — вот бывший замминистр просвещения с 1962 по 1987 год Балясная, женщина, похожая на состарившуюся Фурцеву, мне парит про пионеров и детей, но я-то помню эти чудовщные тексты Воскресенской, что меня заставляли читать. Лениниана тиражом двадцать пять миллионов (!) экземпляров.
То есть, это какой то ужас — манерная женщина с повадками Лили Брик, как символ разведки, в которой были нормальные профессионалы.
Тот самый случай, когда фальшиво всё — мне даже интересно, что именно больше.
Нет, я за Красную Армию, и вообще за красных — но с такими воскресенскими Красной Армии и врагов не надо.
История про кино
Есть один странный факт обо мне. Обстоятельство, в котором я признаюсь с некоторой неохотой. Я не люблю фильм "Кин-дза-дза", причём не люблю какой-то глухой внутренней нелюбовью, которая куда сильнее, чем резкое отвращение. Резкие чувства всегда норовят перейти в какие-то такие же резкие, но себе противоположные. Даже "вялая нелюбовь" иногда вызывает желание эту "вялость" расшевелить, объяснить человеку, что вот дескать, он спит, а тут, под боком — гениальное. А вот когда высокомерие, не яростное, а именно отстранённое — тут уж шансов нет.
Одно дело, какому-нибудь белому офицеру, Черноте или Хлудову рассказывать о преимуществах большевизма и Советской Родины, а другое дело — набоковскому профессору, что смотрит недоумённо, как на бабочку-урода.