________________________________________________________
История про Шкловского и национальный вопрос
В конце сороковых годов время в кинематографе было угрюмоватое.
Кинематограф имел собственное министерство (которого, к примеру не имели писатели, замещая оное писательским союзом). Но даром это не давалось, и на кинематографическом организме делались разнообразные мичуринские эксперименты.
Есть такая книга Михаила Ромма, что называется "Устные рассказы".
Звучит это парадоксально, но весь двадцатый век парадоксален, как и строительство русской национальной идеи.
Ромм, собственно вспоминал об этом так: "Через год приехал я в Москву уже с полкартиной "Человек 217", а тут это уже все цветет пышным цветом таким, и, действительно, есть проект делать на студии "Мосфильм" — "Русфильм".
И в это время собирается актив.
Актив собрался, председательствовал Большаков, кто-то сделал доклад, уж не помню.
Центральным было выступление такого Астахова, имя-отчество я не помню. Хромой он был, уродливый, злой и ужасающий черносотенец. Был он директором сценарной студии.
Вот тут вышел он, хромая, на трибуну и произнес великое выступление.
— Есть-де, мол, украинская кинематография, есть грузинская, есть армянская, есть казахская. А русской до сих пор не было. Только отдельные явления были. И теперь нужно создавать русскую кинематографию. И в русской будут работать русские кинорежиссеры. Вот, например, Сергей Апполинарьевич Герасимов. Это чисто русский режиссер.
Не знал бедный Астахов, что у Герасимова-то мама еврейка. Шкловский у нас считался евреем, потому что отец у него был раввином, а мать поповна, а Герасимов русский, потому что Апполинарьевич. А что мама — еврейка, это как-то скрывалось".
Ну эти розыски — обычное дело, но такого биографического поворота я не ожидал — отец-раввин, а мать — поповна.
То есть, ничего более перпендикулярного этой конструкции в биографии Шкловского придумать сложно.
Сложно это придумать и в жизни конца XIX века — непонятно, правда, что за сплетню упоминает Ромм.
История про национальные периоды
В записках Лидии Гинзбург есть такое место: "Шкловский обставляет себя детьми и книгами. Он так гордится тем, что у него есть сын, как если бы он был импотентом, — что всячески противоречит действительности.
Он горд своим сыном и своими книжными полками, как человек с богемным и бездомным прошлым, которого судилище Кавериных приговорило к такому будущему.
Есть люди, которые всю жизнь заканчивают дело, начатое в юности, — это люди стареющие; и есть люди растущие, они открывают новые поля жизни. На четвертом десятке Шкловский стал отцом, историком литературы и библиоманом. В. давно мне рассказала о том, как он в гостях вскакивал после чая и принимался мыть чашки, потому что не выносит вида грязной посуды. Он сердится, когда чужие люди приходят отнимать у него время. Это не одряхление, потому что одряхление может только исказить исконные элементы человеческой организации и не может внести новых, а это новая кожа.
Бор. Мих. <Эйхенбаум> сказал, говоря о смешанной крови Шкловского: у Вити кончился еврейский период и начался немецкий".
Это я к тому, что когда меня спрашивают о еврействе Шкловского, то я отвечаю, что он, выросший в семье выкреста и немки, был вполне интернационален. В одной статье он вспоминал в качестве аргумента утраты чувства поклонения: "И десять лет, в школе утром, каждым утром я пел в стаде других детей: "Спаси, Господи, люди Твоя…" И вот теперь и даже раньше, в год окончания гимназии, я не мог произнести эту молитву без ошибки, я могу только пропеть её.
Агитация, разлитая в воздухе, агитация, которой пропитана вода в Неве, перестаёт ощущаться. Создаётся прививка против неё, какой-то иммунитет".
А в 1949 году кровь отца ему, конечно, припомнили. Да и Бриков припомнили, потому что так всё логично складывалось — был лучший поэт современности, да застрелился. Умучили гады, слона в зоопарке, украли я знаю, они у народа весь хлеб урожая минувшего года. В общем, в формализме к тому времени мало кто из начальников не разбирался, так что на него густо намазали национальность.
Формализм — что, он вообще перешёл в бытовую речь как выражение, описывающее действия бездушных бюрократов, мешающих социалистическому строительству.
От социалистического строительства
Такие дела.
История текущих событий
Я сначала хотел написать: "Что-то ничего не пишут о снятии Лужкова", но решил, что пока я пил кофе, эту остроту уже кто-то занял.
Но — не об этом.