Живой Журнал. Публикации 2010

Живой Журнал нам, конечно, послан свыше, чтобы протоколировать общественные настроения.

Я читаю много мемуаров столетней давности — я и раньше их читал, но сейчас особенно много. По ним видно, что обыватель, в общем-то не меняется: как только случается что-то, назначенное событием, естественная реакция обывателя — восторг и испуг. Восторженный испуг от нарушения привычного течения жизни, хотя вокруг ничего не изменилось: пока есть в кране вода, не пала пока звезда Полынь на русскую землю и всё такое.

Весёлось эта давно и хорошо описана: "А почему стрельбы нет?" — "Тихо, вежливо идут. И без всякого боя" — "И главное — дивительнее всего, что все радуются… — даже буржуи недорезанные. До того всем Петлюра осточертел!"…

Испуганный восторг или восторженный испуг всегда зовут обывателя выговориться, то есть крикнуть что-то, и набор этих эмоций одинаков — попадают в опалу Сперанский или Троцкий, родилась ли на Пречистенке говорящая собака или что-то шепчут нам индейцы майя про конец времён. "Ну, что, допрыгался — А я говорил — А N. не верил — Напрасно радуетесь, будет только хуже".

Величие Живого Журнала в том, что всё это аккумулируется и легко сортируется Яндексом.

Всё то, что было рассеяно по разговорам в очередях в ЦЕКУБУ, письмах с фронта, шёпоте в коммунальном коридоре — тут как на ладони и представляет собой готовый материал ля диссертаций по социальной психологии.

Ещё Живой Журнал послан нам свыше оттого, что вся эта история с вьетнамским флагом внизу страницы говорит нам о том, что человеческая глупость вечна.

На днях мня позвали на круглый стол о блогах вкупе с литературой. Вёл я себя там брутально, топал коваными сапогами и сверкал лысиной.

— Гандоны! — кричал я. — Всё это графомания! Не надо вам никаких бумажных книг! Задумайтесь, уроды, над жизнью своей!

Ну, и между делом мне показывали какую-то симпатичную женщину, которую называли "начальником русского жж".

Женщина и вправду была симпатичная, но это меня завело ещё больше.

— И реклама ваша, и сервисы эти дурацкие, — хамил я. — Убьют вас эти сервисы…

Я, однако ж, понимал, две вещи.

Работая в некоторых крупных компаниях, я представлял себе, как принимаются решения, абсурдность которых никакому Паркинсону не описать.

И другую вещь понимал я — что сам похож на обывателя, что стонет под тяжким гнётом царизма. Оно, конечно, царизм туповат и неприятен, упустил множество шансов, но то, что начинается потом, несколько неприятнее, и очередь за селёдками в ЦЕКУБУ совсем непохожа на кафе, в котором блядям подают ананасовую воду.

Я осторожен в желаниях.

Множество поколений менеджеров СУПа уже разбрелось по городам и весям, будто слуги царизма по канадам и америкам. Им-то что, у них будет в других местах соцпакет и зарплатная карточка. А у меня засранная матросами блогосфера — вот в чём беда.

Но надо относиться к этому с некоторым стоицизмом.

Потому как отсутствия перемен не бывает — бывают лишь отсроченные перемены.

Вот один русский философ тоже оптимистически советовал — если что, собирать ягоды, варить варенье и пить чай с ним.

Правда он умер в феврале 1919 года.

Многого не увидел.

Извините, если кого обидел.

28 сентября 2010

История про другого Шкловского

Занимаясь историей Виктора Шкловского, я внезапно обнаружил его однофамильца.

Это совершенно другой Шкловский — Григорий Львович, родившийся в 1875 году.

Григорий Львович был тем, что называлось "профессиональный революционер". Член РСДРП с 1898 года, а после II съезда Шкловский стал правоверным большевиком. Этот Шкловский жил в Белоруссии, участвовал в революции 1905 года.

Он бежал за границу и там был членом Бернской группы большевиков.

В 1917 вернулся в Россию.

Когда на улицах Москвы солдаты и рабочие стали стрелять в юнкеров, то этот Шкловский стал комиссаром Дорогомиловского района, затем — членом коллегии Наркомата земледелия и уполномоченным Наркомата по иностранным делам в Петрограде и на Севере РСФСР.

С 1922 года он был на дипломатической работе в Германии. К этому моменту относится удивительная переписка Ленина с коллегами-бюрократами, не дающими большевику Шкловскому документов для отъезда. (Перед этим жена Шкловского обратилась к Ленину с просьбой послать всю семью за границу, потому что семья бедствует и прижиться в Советской России они не могут). Лениным написано около десяти писем, но все они вязнут в бюрократическом киселе. Вождь революции оказывается бессилен — никто и не чешется, все научились отписываться и имитировать деятельность.

Григорий Шкловский всё-таки получил документы, и уехал на два года в Германию.

Он ходил по берлинским улицам одновременно с беглецом Виктором Шкловским. У одного был дипломатический паспорт, у другого — вовсе никакого.

Судьба их сводила, да не свела.

Фамилия не частая, и двадцатый век на всех один, а пути розны.

Когда Григорий Шкловский вернулся в Москву, его даже избрали в ЦКК ВКП(б). Однако потом поддержал левую оппозицию и подвергся гонениям в 1927.