История про жертву "Титаника"
С чего-то посмотрел сейчас "Одиннадцатый час", что спродюссировал Ди Каприо (Режиссерами там обозначены: Лейла Коннерс и Надя Коннерс).
Удивительное дело — отчего Гринпис вкупе со всякими зелёными выглядят чрезвычайными идиотами. Ну производство этого фильма всё же обозначено 2007, а не 1968 годом. (Всё усугублялось чудовищным переводом — я этот перевод, кажется, слышал на десятках мероприятий, где занимались международными благоглупостями. Причём Гугль мне сразу же услужливо подсовывал статьи типа Enviromentalism as Religion. Прочь, прочь упыри!).
А лучшими фильмами о проблемах экологии и нового мышления остаются пока "Южный парк" и "Футурама" (та серия, где Бендер грохнул космический танкер на пингвинов).
История про одну конференцию
Мария Игоревна, меж тем, рассказала поучительную историю про свою знакомую, что служила профессором где-то в Европе.
Профессорша была вполне бодрая и решительная дама, стремительно перемещавшаяся с конференции на конференцию. И вот, как-то уже опаздывая на свой доклад по какой-то культурной инициативе на форуме в Греции, она вспомнила, что согласно правилам хорошего тона, речь нужно начинать с приветствий на разных языках, и первым должно идти приветствие на языке принимающей страны. Типа, медамы и мосье, дамы унд херы и всё такое.
Однако время было упущено: греческим дама не владела, а спросить было некого.
И вот, уже на пару минут опаздывая на своё выступление, она на бегу заметила двери туалета в холле.
Там, под фигурками мужчины и женщины, были написаны какие-то греческие слова.
Она притормозила, и руководствуясь близостью греческого и русского алфавитов, списала название.
Дама начала свою речь с новоприобретённых слов, но зал вдруг охнул и разом рухнул с кресел.
Дело в том, что приветственными словами оказались "кабинки и писсуары".
История про одну рецензию
Обнаружил статью Михаила Золотоносова про себя под названием "Самая новая проза: «свобода от»":
Рассказы Владимира Березина под общим заглавием «Кормление старого кота» несут — и неожиданно — приметы такой новизны, что нужно подвести небольшую теорию, чтобы эту новизну обнаружить, объяснить и описать.
Предчувствуя, что такая задача может встать, автор начал повествование с изложения анкетных данных: «Я родился в 1966 году в роддоме на Соколе, в Москве»; И тут же прокомментировал: «В год моего рождения, год, зажатый между оттепелью и танковой прогулкой в Прагу…» Но «Прага», между прочим, 1968-й, а оттепель — это середина пятидесятых с пиком в 1956-м. О «зажатости» говорить никак нельзя. Ошибка? Скорее, я думаю, демонстративное безразличие: все отшумело и давно превратилось в знаки, лишенные идеологического смысла. Не осталось ни стремления к исторической точности, ни тимур-кибировской ностальгии по «прекрасной эпохе». Так в XX веке пишут о Вавилоне: «Точно восстановить картину борьбы вавилонян с Эламом не удается; трудно даже сказать, сколько именно походов в Элам совершил Навуходоносор I…»
Если Березин упоминает Солженицына и «Архипелаг ГУЛАГ», то лишь для того, чтобы описать банщика Федора Михайловича: он похож на писателя, «каким его изображают в зарубежных изданиях книги «Архипелаг ГУЛАГ». И все, больше никаких ассоциаций. Легкость аполитизма, свобода от идеологии, превращение груза политической истории в труху и пустозвучие. Навуходоносор, ГУЛАГ, Белый дом… Исчезает государственная история, то ли забывается, то ли делается неактуальной, а остаются индивидуальные истории, которые на фоне официальной, лишенные названий и дат, превращаются в легенды, в сказки. Так это демонстративно сделано в рассказе «Майор Казеев». Новое место назначения майора-ракетчика автор не называет, а просто пишет: «Нужно было лететь на восток, а потом на юг, надевать чужую форму без знаков различия, а в это время его зенитно-ракетный комплекс плыл по морю в трюме гражданского сухогруза». Текст интересен прежде всего производимой прямо на глазах «фольклоризацией» жизни, только что шумевшей и пугавшей: вдруг оказывается, что исторических-то корней и не видно — скрылись в земле.
В книге «Исторические корни волшебной сказки» (1946) Владимир Пропп шел противоходом: от сказки — к реальности. У Березина реальность лишается исторической конкретности, открывается и исчезает. Отчасти это свойство всей современной культуры, моделью которой Михаил Безродный остроумно предложил считать «афишную тумбу, лишённую корней и кроны и быстро жиреющую от напластования имен» («Новое литературное обозрение», 1995, № 12).