— А нахуй (тут невозможно вставить какой-нибудь эвфемизм, сказано было именно известное короткое слово), спросила моя собеседница — зачем тебе это надо?
И это навсегда вылечило меня от суетливого чтения стихов незнакомым барышням.
История про наблюдения за жизнью
У меня перестал выдавать сигнал декодер. То есть, я ещё не разбирался, но это такой старый декодер АКАДО, причём такой старый, что сама компания признавала, что он работает плохо (но хотела поэтому впарить мне новый за $150). Я как-то по этому поводу особенно не испугался, и наплевав на половодье кабельных каналов, воткнул кабель в телевизор напрямую.
И что же? Совершил массу открытий — теперь все каналы в непривычном порядке, и в этом сказочном лесу я и совершил открытия.
Кто вот смотрел "Дом-2"? Вот, типа, прямо сейчас, а? А я видел! Ё, думаете там томные девки в леопардовых штанах?! (Я их видел, когда смотрел "Дом-2" в прошлый раз).
Нет! Там бродят четыре мужика в чорных майках, похожие на дальнобойщиков Правду вам говорю — на дальнобойщиков! Руки перекачаны, предплечья в татуировках, наличествует брюшко — страсть!
Прикинь, братан?
История про ответы на вопросы
— Вы ревнивы?
— Нет, не очень. Ревность вообще бывает разного цвета — мало что есть хуже подсматривающей и подслушивающей жёлтой ревности, кто в неё вступил, тому не жить. А есть ревность иная — к другой жизни женщин, что ты любил, к жизни, которую они прожили без тебя. У неё голубой цвет отчаяния. Цветов много, а ревности у меня мало.
— Нравится ли вам групповой секс?
— "Свальный грех — высшая точка русской соборности".
Но, если правду сказать, я больше теоретик, и теории мои говорят о том, что подобные предприятия (если заботится об эстетике), требуют большей ответственности участников. Ответственность во всех её смыслах возрастает, вообще сексуальная жизнь требует осмысленности, то тут она требует её вдвойне. Или втройне.
Если, повторяю, заботиться об этике и эстетике.
— Вы скупой? Любите, что прямо — ух, и кутеж, цыгане, бокалы об пол? До конца что бы.
— Бокалы об пол — точно не люблю. Это чужая и довольно глупая эстетика. К цыганам отношусь с некоторой настороженностью, а вот правильно построенный кутёж — довольно сложное искусство.
И дело тут не только в деньгах, но и в правильном осознании целей и средств.
А так-то — да, скуповат.
Лёгких денег в моей жизни никогда не было, а чужих безумств я видел столько, что на свои желаний не осталось.
— А жизнь изреченная есть ложь?
— "А уж как споёшь!" — как говорили разные звери мышонку-певцу в одном мультфильме.
— А вот не нужно ли менять страну (или город) время от времени?
Это зависит от того, чем вы занимаетесь. Если вы — путешественник, то, наверное, нужно. Или если вас грозятся убить какие-то тёмные силы — это необходимо.
— А вот никакой санитарно-гигиенической пользы я в этом не наблюдаю.
Да и санитарно-гигиенические меры сами по себе счастья не несут, его надо иначе выращивать.
— Вы переезжаете? Для вас это болезненно? Вообще, что значит смена квартиры?
— Переезжаю, да. Наверное, болезненно. Но мой дом собираются снести уже две жены назад. Тут поневоле привыкнешь.
С другой стороны, уже не реагируешь на друзей, которым хочется что-то сказать (вернее, они думают, что надо что-то сказать, и вот говорят тебе: "Наверное, ты переживаешь? Ведь столько лет тут жил? Тут, в таком прекрасном районе… Не жалко тебе?"
Я очень живо представляю, как человек умирает, и у смертного одра толпятся друзья и родственники. И стоит над головой умирающего шелест: "Ах, как тебя жаль… Такой ведь ещё не старый, а помираешь. А ведь только ещё был молодой, и мы так веселились! Не жаль тебе умирать-то!? Тут-то ведь — трава зелёная и небо голубое, а там — ещё хуй знает что…"
И, представив себе эту картину, я как-то веселею и преображаюсь.
— Какая самая страшная болезнь?
— Безумие. Мне кажется — да, безумие. С другими болезнями, даже самыми страшными выходит так, что человеку оставляют то, что отличает его от зверей. Он мыслит, с ним можно говорить…
Впрочем, наверное, безумие идёт за большой болью, и когда страшные болезни убивают человека, за ними, перед концом приходит безумие.
— Что вы думаете об арабских революциях? Нужно ли нам вмешиваться? А Западу?
— Хорошо у вас получилось — почти "арапских".