Живой Журнал. Публикации 2012

Тот самый двигатель, что можно было испортить, был четырёхтактным бензиновым мотором с воздушным охлаждением мощностью 30 лошадиных сил. Несмотря на все недостатки эти, исчезнувшие ныне начисто машины, воевали повсюду, а потом некоторыми из них, захваченными как трофеи, пользовались даже немцы. (Есть его фотографии на Берлинских улицах). Были они и у поляков и у прибалтов.

Изготовили всего около полусотни штук до революции, и жили они долго — почти до начала Второй мировой войны, хотя их и переделывали потом в железнодорожные бронедрезины.

Кстати, чтобы два раза не вставать, лента сегодняшняя мне напоминает вереницу похмельных людей первого января. Читая обсуждение, придумал чудесный мем: "Взойти на фонтан".

Извините, если кого обидел.

06 марта 2012

История про то, что два раза не вставать

Я сейчас начал думать о том, как устроена наша аргументация.

К примеру, очень часто повторяется фраза "Вот, раньше говорили, что кино убьёт театр, а вона что вышло!" И подразумевается, что театр не убит, паникёры посрамлены, а все эти слова стали доказательством в разговоре о гибели какой-то структуры.

Межу тем, всё не так просто — структуры вполне себе гибнут и вытесняются.

Театр был вполне убит кинематографом, другое дело, что это был такой театр прошлого. А сейчас театр — иное действие. А античный театр — это и вовсе что-то ругое. Просто по некоторому недоразумению эти явления называются одним и тем же словом.

Кстати, чтобы два раза не вставать, я скажу о принципе Годвина (про него все знают, но всё же). В ходе недавнего безумства (я уж совсем как Фирс выражаюсь), я слышал довольно много напоминаний о Гитлере и фашизме — как раз иллюстрирующие безумство. Гитлер давно стал гражданским дьяволом.

Именно что дьяволом, и именно что — гражданским.

Его призвание в спор — что последний довод королей-сограждан.

Но сейчас происходит ослабление ненависти к прошлому Гитлером, он отдаляется от нас, становится менее ужасен. У меня есть теория о том, что это происходит на границе третьего поколения. Вон, Наполеона тоже Антихристом называли — и что. Умучай у кого из нас предка вся эта европейская шантрапа, пришедшая на Русь, это мало изменит нынешнего отношения к Бонапартию и французам.

Я принадлежу к последнему поколению, у которого есть наследственная ненависть к Гитлеру. То есть, это у меня она есть, но это не значит, что есть у всего поколения, конечно. При этом у меня все близкие родственники с войны вернулись.

То есть, непонятно, как будет выглядеть принцип Годвина лет через двадцать.

Того и гляди, он будет значится в умах кутюрье, изобретателем костюмов для BDSM — только, увы, склонным к каким-то гадостям. Вроде неуплаты налогов.

Извините, если кого обидел.

07 марта 2012

История про то, что два раза не вставать

Оказалось, что огромное количество моих сограждан знает лучше прочих, что можно делать в храме, чей он дом, а как там нужно себя вести им известно лучше не то что любого дьячка, но и Патриарха. Они знают, как толковать Писание, как всё устроено в мире, и как вершится Божий суд, равно как и надобно устроить суд земной. Прелесть у меня, а не сограждане.

Кстати, чтобы два раза не вставать, я вспомнил, что у меня есть рассказ про сегодняшний праздник.

(Партизаны)

Город Янев лежал перед ними, занимая всю огромную долину. Стёкла небоскрёбов вспыхивали на солнце, медленно, как жуки, ползли крохотные автомобили. Снег исчезал ещё на подступах к зданиям — казалось, это дневной костёр догорает среди белых склонов.

Армия повстанцев затаилась на гребне сопок, тихо урчали моторы снегоходов, всхрапывали тягловые и ездовые коровы, запряжённые в сани.

Долго добирались они сюда, почитай, из самого Инева. Мужики перекуривали сладко и бережно, знали, что эта самокрутка для кого-то станет последней.

Издали прошло по рядам волнение, народный вождь Василий Кожин махнул рукой, это движение повторили другие командиры, отдавая команду своим отрядам, и вот теперь волной, повинуясь ей, взревели моторы, скрипнули по снегу полозья — повстанцы начали спуск.

— Бать, а бать! А, а кто строил город? — спросил Ванятка, мальчик в драном широком армяке поверх куртки.

— Мы и строили, — отвечал его отец Алексей Голиков, кутаясь в старую каторжную шинель с красными отворотами. — Мы, вот этими самыми руками.

— А теперь, Ляксей Иваныч, этими руками и посчитаем. За всё, за всё посчитаем — вмешался в разговоры белорус Шурка, высокий, с больной грудью, парень, сидевший на санях сзади. Прижав к груди автомат «Таймыр», он, не переставая говорить, зорко всматривался в дорогу. — Счастье наше ими украдено, работа непосильная — на кухнях да в клонаторах, сколько выстояно штрафных молитв в храмах Римской Матери? Сколько мы перемыли да надоили, напололи да накашеварили… А сколько шпал уложили — сколько наших братьев в оранжевых жилетах и сейчас спины гнут.