Живой Журнал. Публикации 2012

И, чтобы два раза не вставать, вот добрый lev_usyskin мне говорит, что я манкирую… Нет, надо было сказать: я, в своей меланхолии, манкирую его призывами поговорить о гражданской ответственности. Это он, конечно, ловко придумал: говорить с мизантропом о гражданской ответственности. Там, если вкратце, была такая история: одна женщина очень возмутилась, когда ей пришла повестка в присяжные заседатели. Отечественную власть она не жаловала, требовала с неё порядка и благоденствия (чего оная власть не предоставляла), меж тем в присяжные заседатели не хотела.

С этими присяжными вообще интересная история — этой осенью многим людям наприходили такие повестки.

Психологически это очень забавная вещь — такой призыв-лайт.

То есть, не то, чтобы на год, а не более, чем на десять дней, да и то непонятно, да и вовсе зыбко, но ощущение у людей такое, что их цапнули за хлястик и потянули назад.

При этом тут бездна смыслов.

Перед тем как — вот не сказать, что государство требует многого. Эти самые десять дней у большинства людей будут проёбаны так, что только держись. Но сама мысль, о том, что ты что-то должен, людей нервирует.

Я хорошо помню гражданские призывы прошлого времени — поездки на картошку и всякие субботники-воскресники. Некоторую поэтику в них можно было найти — играла молодая кровь, руки юношей и девушек соприкасались над бороздой и всё такое. Но я вовсе не думаю, что так уж необходимо краснеть удушливой волной едва соприкоснувшись рукавами мокрых ватников.

Быть присяжными куда гигиеничнее.

Тут я начал думать, что может быть неприятного в обязанности присяжного: ну, во-первых, соприкоснуться с изнанкой человеческих отношений. Вообще, справедливо сказано "ад — это другие". Для того, чтобы возненавидеть людей достаточно не то, что смотреть хронику происшествий, но и полчаса поглядеть "Дом-2", который делают, поди, какие-то хипстеры, не читающие ничего, кроме Мураками и понимающие толк в божоле.

Во-вторых, я думаю, есть опасность попасть под давление — ну там будут давать взятку или угрожать (Мне кажется, вероятность мала, но нет событий невозможных, а есть — маловероятные). Ведь русский интеллигент — существо трепетное, если он взятку не возьмёт, то будет мучиться, а возьмёт — обратно мучиться будет.

Ну так ведь Родина не на Канары зовёт, не на шезлонг под зонтиком усаживает.

Тут однако, есть ещё расширительные смыслы, но я сейчас по ошибке съел пельменей и мне дурно.

Извините, если кого обидел.

15 ноября 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-11-17)

Ну что, я проснулся, а мир выглядит совершенно непринаряженным.

Какое-то сонное чмо говорит мне, что нужно всё наряжать — завтра ведь праздник, воскресенье! Надо пойти на колокольню — посмотреть, вычистили ли церковные карлики все колокола, не то они плохо будут звонить завтра; потом надо в поле — посмотреть, смёл ли ветер пыль с травы и листьев. Самая же трудная работа ещё впереди: надо снять с неба и перечистить все звёздочки. Приходится ведь нумеровать каждую звёздочку и каждую дырочку, где она сидела, чтобы потом разместить их всё по местам, иначе они плохо будут держаться и посыпятся с неба одна за другой!

Нет, ничего делать не буду.

И, чтобы два раза не вставать — обнаружил, что моя любимый роман Фланагана "Книга рыб Гоулда" лежит на Либрусеке. Вот польза и следствие цензурного скандала — так бы я и не посмотрел.

Извините, если кого обидел.

17 ноября 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-11-19)

Заговорили о Верещагине как о первом стрингере.

Действительно — раньше его картины с места боёв воспринимались подобно документальной фотографии. Понятно, что за эти годы представление о документальности довольно сильно изменились, не говоря уж о том, что фотографии довольно стремительно создали вокруг себя такое количество мифов, что только держись. От мирного, но постановочного снимка парижан Роберта Дуано, до извилистой истории Ким Фук, сфотографированной Ником Утом.

Верещагин — это какая-то взрывчатая смесь Бориса Ефимова и Эдди Адамса.

Но история с казнью сипаев, всё же не даёт мне покоя.

Дело не в гуманизме — на войне гуманизм перестаёт существовать в обычной форме. Милые обыватели, находящиеся далеко от линии фронта, становятся вдруг кровожадными и призывают к массовым казням, не ограничиваясь обычным выездом на инвалидной коляске с криком "На Белград!".

Сипаи были не менее (а, поди, более) кровожадны, чем британцы.

Представления о допустимой норме жестокости с XIX до XXI претерпели (не без помощи кинематографа) разительные изменения. И не в том дело, что мир стал гуманее, а в том, что в дела жестокости вмешалась эстетика кино.