Живой Журнал. Публикации 2012

Общеизвестна студенческая переделка песни с физико-математическим уклоном (с тысячей вариантов — отстаньте от меня, бывшие студенты, вас много со своей ностальгией, а я — один):

Раскинулось поле по модулю пять
В углах полиномы стояли
Товарищь не смог производную взять
Ему в деканате сказали:
Нельзя «на ура» матанализ сдавать,
Профессор тобой не доволен
Изволь теорему Коши доказать
Иль будешь из вуза уволен
А он у доски уж не в силах стоять
В глазах у него помутилось
Увидел стипендии тающий след —
Упал, сердце больше не билось
Три дня в деканате покойник лежал
В штаны Пифагора одетый
В зубах он зачетную книжку держал
Единственной тройкой согретый
А утром, лишь только раздался звонок,
Студента друзья навестили
Из векторов крест, из парабол венок
На чело его возложили
К ногам привязали тройной интеграл
И в матрицу труп обернули
И старый профессор над ним прочитал
Кхе-кхе, теорему Бернулли
Напрасно старушка ждет сына домой
В науке без жертв не бывает
А синуса график волна за волной
По оси абсцисс пробегает…

ссылаться не буду на всё это «На миг увидал он стипендии свет», ««К ногам привязали тройной интеграл и в матрицу труп робернули»). Но вот была и такая песня военнопленных, кстати:

Сижу в котловане, в большой глубине,
Раскинулся лагерь широко,
И сеток не видно конца.
Товарищ, мы едем далёко —
В немецко-чужие края.
Сижу я, судьбу проклиная.
Я пленно-советский в немецкой стране,
Тюремную жизнь начинаю.

Нагайки и пули здесь были в ходу,

Они нас кормили и грели
В дождливые ночи, промокши насквозь,
Сидя без сапог и шинели.

Однажды был загнан я в котлован,

Лошадка к нам в руки попала.
Упала лошадка с большой высоты
И вмиг по кусочку пропала.

Как хищные звери, терзали коня,

Топтали друг друга ногами.
И что получилось у нас в темноте!
Ракеты над нами сверкали.

Прощайте, родные, прощайте, друзья!

К победе мы вас призываем,
Мы счастья желаем всем вам, старикам,
И с этим сейчас умираем.

Извините, если кого обидел.

27 марта 2012

История про то, что два раза не вставать

Я продолжу свой курс в помощь застольному русскому пению. Надо, что ли, основать общество — как чудно звучит "Общество застольного русского пения". Буду там председателем, будем издавать сборники и обучать баянистов… Потом, правда мой секретарь Мигль проворуется и оставит меня наедине с сейфом, стыдливо приоткрывшем дверцу…

Но ладно: Вот Владимир Лакшин пишет о Твардовском (я как-то писал статью к юбилею Твардовского и всё хотел написать о Твардовском нетрезвом, причём написать трагично и уважительно — это как раз легко. Это "скандалы-интриги-расследования" писать трудно. А вот "Хмельной Твардовский" написать легко, как водка после бани — потому что по любви всё просто. Но заказчики мои были люди приличные и расстраивать их я не стал. Но по сей день остаюсь в убеждении, что именно такие вещи и надо писать к юбилеям). Так вот, вернёмся к воспоминаниям Лакшина: «Его песни тосковали, вспоминали былое, пророчили разлуку, утешали в беде; жаловались на скоротечность жизни и обещали верность в любви, предчувствовали утраты и мужественно спорили с судьбой.