Живой Журнал. Публикации 2012

Но в любви к этой эстетике не каждый признается — нужно иметь особое мужество, ну или определённый круг общения. Но спрос всё равно есть, и вот появляется явление, которое называется «шансон без тюрьмы». Была такая статья журналиста Олега Кашина о певце Стасе Михайлове, где об этом говорилось — и веселье заключается в том, что этому самому Стасу Михайлову прямо перед Новым 2011 годом Президентским указом присвоили звание заслуженного артиста. Разговор о том, как этот певец попал в наградной список — совершенно отдельный, сейчас важен сам факт. Тем более, сейчас Михайлов, будто вернувшийся фарсом Кобзон, и вовсе занимается политикой.

Итак, целевая аудитория очень понятная: «Хотите надрыва, но всё-таки стыдно сливаться с блатными? Так вот вам!»

Но явление это куда интересное, и практический человек может, даже не заставляя себя его полюбить, извлечь из него много интересных деталей. Потому что встают перед обывателями грозные вопросы как в книге писателя Чернышевского. И интересно «как это сделано» — «Детей (молодые литературные школы также) всегда интересует, что внутри картонной лошади. После работы формалистов ясны внутренности бумажных коней и слонов. Если лошади при этом немного попортились — простите! С поэзией прошлого ругаться не приходиться — это нам учебный материал».

Честно говоря, мне сперва это показалось модифицированным бардовским творчеством, которое поженили с цыганами. Всё очень просто — практически одна и та же песня: мама, прости, мама, я курю, мама, невиноватая я, один и тот же ритмический рисунок, простота воздействия, которая хуже воровства — то есть, именно то, за что запрещают, например, использовать умилительных детей в рекламе и плачущих — в военных сводках.

Сентиментализм ведь ужасно развращает.

Когда мы начинаем анализировать всё по частям, кажется, что музыка недалеко ушла от трёх аккордов, слова — незатейливы, вокал не без проблем и всё такое.

Это не упрёк, кстати. Это мысль о том, что чудес не бывает. И меня к примеру, вовсе не ужасает то место в её текстах, к которому прицепились многие:

…а вокруг тишина
взятая за основу.

Это меня совершенно не пугает — и не такие штуки выделывали классики. Гораздо интереснее размышлять, в чём отличие-то от приблатнённой классики? Поле русского шансона — всё равно, что земля в Краснодарском крае: сунь палку, и она зазеленеет. Для вовлечённых и очарованных Ваенга как бы не русский шансон, а для меня, невовлечённого вполне себе это самое.

На этой степени отстранения эти песни по всему сливаются воедино с обычным шансоном — только у нет (почти нет) зоны, финки и страданий. Шансон без тюрьмы, одним словом.

Это примерно так же, как изнеженный певец из мальчиковой группы выходит на сцену и, как был — в белых кроссовках и фраке, поёт алябьевского «Соловья» неверным голосом. Тон как бы говорит: «Я не такой ужасный мальчик, я жду трамвая. Я сам дистанцируюсь от попсы и всё такое». И часть обывателей теплеет душой, потому что душа всегда теплеет, когда ждёшь какого-то говна, а тебе дают его не концентрированным, а разбавленным.

Но меня-обывателя интересует механизм популярности. Механизм этот не кажется мне волшебным. Он прост как затвор автомата Калашникова: есть конструкция из женщины, цыганщины и Клуба самодеятельной песни.

Правда, более понимающие люди мне говорили, что это не цыганский стиль. Не «грохот и звон румынского оркестра», не Налич, а «бретонско-нормандский шансон», то есть портовые и рыбацкие песни Северной Франции. Мне так не показалось — в неразборчивый текст вчитать можно всё.

Вчитывают, к примеру блюз, говорят, об этом свидетельствуют обращённые к матери песни.

Но специалисты говорят, то Mamma, к которой обращается любой блюзмен, не мать, а любовница: «А ну-ка, мать, давай в кровать, мочалкин блюз». То есть, Mamma или Momma — это упитанная негритянка на жарких простынях. И те же специалисты говорят, что «Обращение к настоящей матери в блюзе — невозможное дело, она только упоминается, как обстоятельство ранней жизни, и почти всегда как mother (Gypsy woman told my mother before I was born…)».

Тут начни слушать людей понимающих, так будет тебе радостно, как тому купцу у которого зять с аленьким цветочком в петлице оказался не чудищем, а вполне милым человеком. При деньгах и с чином.

Открытое по дороге, ценнее того повода по которому ты пустился в странствие.