Живописец теней

– Мужу очень хотелось бы поговорить поподробнее с Фиделем, – неожиданно сказала сестра. – Когда Эрланд понял, что тот собирается на Кубу учиться на врача, он прямо загорелся. Спросил, не хотите ли вы остаться еще на одну ночь. Без всякой иронии, как будто ничего особенного не происходит. Я уже научилась с этим жить.

– А ты не думала с ним разойтись?

– Знаешь, есть много причин, по которым люди живут вместе, из них больше половины неосознанных.

Что же со мной происходит, подумал Иоаким. Ему вдруг начали одна за другой вспоминаться сцены детства, как они с отцом сидели в кухне, гуляли по набережной. Он вспомнил, как любил их отец, и бог с ним, с этим его двойным существованием – он и в самом деле любил своих детей больше жизни. Но почему же отражение этой любви несет в себе одна Жанетт?

– Куда держим путь? – спросил Хамрелль, вставляя в проигрыватель компакт-диск.

– На юг.

– К свету, значит. Я не против.

Халландский приморский пейзаж только добавил воспоминаний. Он вдыхал морской воздух и вспоминал эпизоды детства, Жанетт и отца.

– Один знакомый отца собирает поддельного Кройера. Он живет в Фалькенберге!

– Да ты настоящий преступник – тебя так и тянет на место преступления… Did you hear, Fidel? We are going to visit Joakims hometown[159]… А потом что? Есть еще идеи?

– В порядке поступления.

Вдоль прибрежной полосы тянулись низкие сосны и заросли вереска. Перед мысленным взором Иоакима появлялись все новые и новые картинки детства – они, как пузырьки света, поднимались из давно, как ему казалось, погашенных уголков памяти.

– Так и продолжим на юг, – предложил Хамрелль. – Все равно мы как бы путешествуем по следам твоего отца. Из Фалькенберга поедем в Берлин. Я был как-то в Берлине на эротической выставке. Можем поискать отцовского компаньона. Ты же должен найти ответы на вопросы, Йонни!

– А что делать с твоим сыном?

– Пусть посмотрит мир. Есть и другие города, кроме Стокгольма и Гаваны.

Появились первые указатели на Фалькенберг. На горизонте торчала знакомая с детства цементно-серая башня элеватора. Они уже въезжали в город.

– Конечно, – сказал Иоаким. – Именно Берлин. Самое время. А пока сверни направо, к центру.

6

Виктор увиделся с Георгом Хаманом только через год после знаменательного письма. За это время он приобрел репутацию самого выдающегося реставратора в Скандинавии. Отъезд Тугласа в Америку, казалось, никак не повлиял на дела фирмы. Слухи множились сами по себе. Поток заказов в Пеликаньем переулке не иссякал.

Как-то ему заказали реставрацию потолочной росписи Эренштраля в Рыцарском собрании. Ремонт производился за счет частного лица, но то, что заказ ушел к Виктору, а не в Национальный музей, было сенсацией.

Он выполнил работу в рекордно короткий срок. Роспись, представляющая окруженную семью добродетелями Мать Свею, была в настолько плохом состоянии, что многие считали ее утерянной для будущих поколений. Но когда Виктор закончил работу, краски сияли во всем великолепии, и невозможно было определить, какие мазки нанесены в семнадцатом веке, а какие – на четыреста лет позже. Национальный музей, несколько уязвленный, что заказ достался не их мастерам, а Виктору, извлек из неудачи пользу и предложил ему постоянную должность реставратора. Отказ был расценен как причуда эксцентричного гения.

Собственно говоря, весь этот год он проработал в так называемом Эренштральском ателье. Ему было доверено отреставрировать в Стрёмхольмском замке несколько полотен придворного художника, изобразившего любимых лошадей Карла XI в натуральную величину. Помимо этого, антиквары поручали ему полотна учеников Эренштраля Микаэля Даля и Давида фон Крафта и конечно же работы дочери Эренштраля Анны Марии, которая немало потрудилась в отцовском ателье. Он с удивлением и горечью обнаружил, насколько трудноистребима вросшая за годы войны в его сознание фальсификаторская жилка – он непроизвольно отмечал важные детали, а самое главное, мысленно просчитывал риски. Например, Даль будет подвергаться не такой жесткой экспертизе, как картина, вышедшая непосредственно из-под кисти мастера… Изображения животных, которых так любил писать Эренштраль, вызовут меньше подозрений, чем, скажем, подделки портретов дворян и их семей. За это время Виктор также понял, что Эренштраль был настолько плодовит, что эксперты были просто не в состоянии составить подробный каталог, где находятся его работы и какие именно.

Весной 1952 года его разыскал интендант Национального музея Клес Хольмстрём, заместитель заведующего отделом барочной живописи. Они собирались выставить несколько полотен Эренштраля за границей, но решили на всякий случай послать копии. Не мог бы Виктор им помочь?

Скорее всего, до молодого музейщика дошли слухи, что Виктор, работая в Стрёмхольмском замке, сделал несколько превосходных копий этюдов Эренштраля. Хольмстрём попросил сделать что-нибудь на пробу, и уже через две недели Виктор представил копию знаменитой работы «Смотритель источника в Меведи и его сыновья».