Живописец теней

Через двое суток картина, изображающая охотника с собакой, была готова. Осталось дописать задний план – ателье Эренштраля, много раз виденное им на самых знаменитых работах художника. Он смешал веронскую зеленую землю с зеленой умброй и наложил контуры. Для имприматуры[163] взял фисташковый лак, потому что он не растворяется в поверхностных лаках и к тому же дает возможность работать по красочной поверхности тушью, как на обычной бумаге. Закрепив темперой, Виктор приступил к наиболее освещенным участкам кожи юного охотника. Основной тон – смесь коричневого с циннобером[164]. Присмотревшись, он смягчил немного свет, добавив золотистой охры. Для прорисовки деталей Эренштраль пользовался очень тонким мазком, поэтому Виктор начал с самой тонкой куньей кисти, а потом перешел к чуть более широкому мазку. После пары часов возни с собачкой и еще одной просушки он в несколько слоев наложил светлые тона. В теневых участках просвечивала охра. Потом добавил разведенный бальзамическим скипидаром шеллак. Теперь почти все было готово. Виктор поискал слабые точки, добавил белой темперы и нанес несколько мазков черной и неаполитанской желтой – очень тонкой кистью. Собственно говоря, поправил он себя, это неправильное название – неаполитанская желтая, и это не такой уж немаловажный факт. Год назад он обнаружил, что в своей палитре Эренштраль пользовался не неаполитанской желтой, а другим, хотя и почти неотличимым пигментом. Чтобы получить нужный оттенок, он взял жженый сурик и смешивал его с оловянной золой, пока не добился нужной пропорции. Он сообразил, что во всем мире этим секретом владеет он один и не стоит им с кем-то делиться, лучше сохранить его для себя, пусть он будет своего рода залогом успеха на будущее.

Первое полотно было готово. Юный охотник в меховых одеждах позирует со своей собакой на фоне ателье художника. Картина получилась поистине мастерской. Стиль и техника абсолютно, стопроцентно неотличимы от эренштралевской… и все же Виктор чувствовал – что-то не так. Размышляя, что именно «не так», что внушает ему сомнения, он положил еще один слой лака… и наконец понял – его работа была слишком совершенной, на полотне не было ни единой естественной ошибки, без которых не обходится практически ни один подлинник. Виктор понял, что ему необходимо преодолеть свое нежелание халтурить, потому что именно ошибки и небрежности отличают подлинник от слишком тщательной копии. Он взял кисточку чуть больше, чем требовала деталь, и, чувствуя отвращение к себе, неохотно положил неточный блик на глаз собаки. Обнаружив, что к холсту прилип волосок кисти, он оставил его на месте. Оставалось только состарить полотно.

Через две недели все было готово. Георг, придя в мастерскую, не поверил своим глазам. Новые работы, стоящие на мольбертах, были совершенно неотличимы от окружающих их подлинников семнадцатого века. Они даже пахнут, как старые картины, изумился он, они выглядят даже старше, чем настоящие.

– Как тебе удалось… – Он не закончил вопроса – у него перехватило дыхание.

– Кое-какие знания о связующих… Надо знать, какие масла использовал тот или иной мастер – холодного отжима, горячего отжима, отбеленные, очищенные, кипяченые, сгущенные… Любой более или менее талантливый идиот может скопировать мотив, а вот правильный свет найти трудно…

На одной из работ, почти миниатюре, была изображена мартышка с каким-то врожденным уродством – у Эренштраля определенно была слабость к тератологии[165]. Другая – вариант портрета охотника, того самого, с которого он начал, но в большем формате и с более темным задним планом. В этой работе ясно читалось влияние учителя Эренштраля Пьетро да Кортона. Третье полотно, среднего размера, с искусно вплетенными аллегорическими мотивами, изображало чернокожего всадника на белом коне.

– Он похож на рядового Джесси Вильсона… – Георг от удивления прикусил губу, – какое странное совпадение.

– Если посмотришь внимательней, он похож на Морица. Хороший портрет без модели написать невозможно. Знаешь, мне кажется, ты неравнодушен к каким-то чертам в человеке, а цвет кожи значения не имеет.

Георг осторожно дотронулся до портрета и тут же отдернул руку, словно испугался повредить бесценное произведение искусства.

– Я написал его на старом дереве, – задумчиво сказал Виктор. – Загрунтовал трубочной глиной и казеином. Связующее вещество – желток с древесным соком инжира. Глянцевые краски – насыщенные воском клей и щелочь… Первый грунт темно-зеленый, а телесный цвет получился из смеси свинцовых белил и охры. Посмотри, самые глубокие тени лежат по краям, поэтому грунт просвечивает и создается впечатление трехмерности. Брови, зрачки, морщинки – caput mortuum[166], причем только в поверхностном слое. Одежда написана раньше тела, ради глубины. Особенно я доволен восковкой. Кожа на углах настоящая, семнадцатого века, гвозди тоже. Беда только в том, что эту картину за Эренштраля не продашь.

– Почему?

Вид у Виктора был, как у нашкодившего школьника.