Живописный труп

Смородина имел возможность наблюдать людей, которые занимаются строительством, утилизацией мусора или любой другой деятельностью, в которой фигурируют ямы. Когда немецкий философ Мартин Хайдеггер осмыслял чашность чаши, он писал про ее способность вмещать, а также подносить вмещенное. В яме же была бесценна способность вмещать невмещенное. То есть вмещать по документам, а по факту ничего не вмещать, шлепая лопатой тех, кто проявляет к этому трансмутационному процессу интерес. Редкий человек рисковал становиться у них на пути, потому что, как правило, у него не было второй жизни. Такие люди были цельными, как пиксель, сильными именно своей цельностью, скоростью реакций. Оптимальный характер для эпох варварства. Раньше их убивали уже к тридцати. Однако страшно было находиться рядом с пикселем, которому перевалило за пятьдесят. Так как у этих людей вообще не было привычки к гуманитарному знанию, напротив, они отличались презрением к нему, то неизбежное столкновение с экзистенциальными[7] вопросами корежило их и без того не развитый ум. Пиксель привык к алгоритму: пришел, наехал, получил. В зависимости от того, получил пиксель по рогам или откуп, он менял направление движения или приходил снова. И вот он оказывался один на один с пустотой. Он наезжал на пустоту и не получал вообще никакого ответа. В такие моменты пиксели ударялись в религию или начинали писать стихи. Оба варианта были хуже, потому что пикселю нечего было дать миру, кроме своей жестокости. Никак иначе финальную мысль статьи «Культурный человек давно построил бы на месте парка торговый центр» Смородина не мог себе объяснить.

Ниже было интервью с дочерью бабули, упавшей с лестницы. Застройщики, очевидно, были заинтересованы в том, чтобы форсировать эту тему. Смородина глянул в конец текста – интервьюер приходил к выводу, что, если бы на этой территории продавали шорты и газировку, несчастного случая можно было бы избежать.

В разделе объявлений меняли велосипеды на цукини, сдавали в субаренду чердаки и просили разобрать котят. Был и ставший ему знакомым текст заглавными буквами: «ГОСПОДИ, НЕУЖЕЛИ НИКТО ИЗ НИХ НЕ ЗАПЛАТИТ ЗА ТО, ЧТО ОНИ СО МНОЙ СДЕЛАЛИ?»

Жанна

Живя в Англии, Жанна полюбила заваривать чай. Можно сказать, что она коллекционировала рецепты. Иногда вкусы получались необычные, потому что она экспериментировала. Бывало, что человек тайком выливал напиток в раковину, разумно полагая, что заварка, может быть, и редкая, ингредиенты, может быть, и вкусные, но жизнь у него одна. Мадемуазель Абрамова если и замечала это, то не расстраивалась, а брала на заметку и больше этот чай ему не заваривала.

Жанна жила в двух мирах: реальном и мире мечты. Настоящим, конечно, она считала только последний. В этом мире она жила вдвоем с прекрасным принцем, который забрал ее из «этого дома», без конца занимался с ней сексом и очень любил. Она плохо представляла себе, что значило «очень любил», просто мечтала о близости все свободное время, даже сидя за столом в компании друзей своей матери.

В детстве у нее была еще одна выдуманная семья «настоящих родителей», которая когда-нибудь ее заберет. Она умела фантазировать, даже разговаривая с другими людьми. Ее упрекали за то, что она «отвлекается». Эти люди не понимали, что отвлекается-то она на них и только потому, что это они ее отвлекают. Она не представляла своей жизни без книг. Без них ее мечты были бы беднее. Правдорубов все меньше походил на роль спасителя. Адвокат еще намекнул, что тот пропадет из ее жизни, если ему заплатят. Неужели опять предательство? Когда уже закончится полоса неудач и начнется настоящая жизнь?

Заперев комнату, она достала из ящика с документами свои старые фотографии. Ее буквально жгло изнутри, когда она видела свое лицо. Зачем ее вообще родили на свет? Казалось, что все вокруг видят, что она не такая, как надо. Ничего, когда она будет знаменита, вокруг будут совсем другие люди. Она любила эту мысль. И ждала своего часа. Просто ждала. А фотографии надо было уничтожить, чтобы никто не имел над ней власти.

Вечером Оскар нашел генерала в библиотеке и подумал, что тот задремал. По крайней мере, тот обмяк в своем кресле. Его руки безвольно лежали на подлокотниках. Согласно должностной инструкции Оскар просто поставил перед ним стакан с таблетками и собрался уйти. Но тело генерала выглядело странно. Поэтому он осмелился нарушить инструкцию.

– Товарищ генерал…

Ответа не было. Оскар взял левую руку начальника и прощупал пульс, пульс был. Генерал моргнул. Он рассеянно смотрел вдаль и никак не отреагировал на двойное и столь дерзкое нарушение субординации.

– Сволочь…

Генерал, казалось, сказал это всем своим телом, всем существом, из глубины сердца. В глазах у него стояли слезы.

– Алло, Платон Степанович, как сейчас наказывают людей за слова?

– Клевета? Что-то порочащее честь и достоинство? Мне нужно понять, врет человек или нет. Во вторую очередь важно, сможем ли мы это доказать.