Живописный труп

Тетя Эмма

Это была старая ухоженная квартира с газовой колонкой. Дочь погибшей в парке Эммы Викторовны, та самая, которая надоедала местному следователю, перебирала ее вещи.

– Умом понимаю, что все это не надо никому, но рука не поднимается выбросить. Не могу себе представить, как ее вещи будут лежать на помойке. Пока соберу и в гараж. Здесь молодые будут жить, ее внук с женой. Как она хотела.

Смородина рассматривал Елку, ухоженную приятную женщину тридцати лет. Он не удержался от вопроса:

– Вы сказали, что ваша мама была химиком.

– Да. Работала с ядерными отходами.

– А как получилось, что она работала уборщицей?

– В девяностые?

Смородина понимал неуместность своего вопроса, но поостерегся прямо спрашивать: «У вас же явно деньги есть, почему ваша мама мыла полы в чужом доме?»

– Она и гардеробщицей потом работала. Нам с мужем было трудно тогда, это потом его пригласили в Бельгию. Мы уже могли помогать, но она за мой счет жить не могла. Из своих копеек еще внуку помогала. Это поколение было неубиваемым. У нее внутри был двигатель. Неугасимый.

Смородина перелистывал страницы фотоальбома. На черно-белых снимках тетя Эмма была в лесу, на работе, в компании друзей, с внуками. Маленькая женщина, похожая на канарейку.

– Почему вы приходили в дом с колонной?

– Я везде ходила. В голове не укладывается, с чего вдруг мама пошла в этот парк. Это же в противоположной стороне от дома! Если только она хотела пройтись мимо района с частными домами. С чего вдруг?.. Отпросилась с работы…

– А она ни в каком другом доме не работала?

– Нет. Хлебнула с частным работодателем. Это ж дикий капитализм был. Он ее выгнал одним днем, не доплатил. – Кулаки Елки сжались. – Давно было. Лет пятнадцать прошло. Я два раза туда заходила. Первый раз просто спросить, а потом мне как вожжа под хвост попала – ну не могла она идти никуда больше.

– Расскажите, что именно она говорила, когда звонила вам последний раз.

– Она очень торопилась, была взволнована. Я так поняла, что она была напугана и одновременно в чем-то не уверена. Попросила достать шкатулку с антресолей, чтобы время не терять. Ей самой уже тяжело было.

– Какую шкатулку?

Елка принесла жестяную коробку из-под импортного печенья, которая в перестроечные годы действительно воспринималась как волшебный ларец.

– Тут письма и две фотографии. Письма без подписи… Видимо, она знала, от кого это, и хранила без конвертов. Я публиковала отрывки в газете, думала, может быть, автор откликнется.

– Что вы помните про ее работу в том доме?

– Она жалела мать ребенка. Помню, что она рассказывала, что ходила с ней в паспортный стол. Они и в опеку аккуратно обращались, но как там речь зашла о суде, эта женщина оттуда сбежала. Мама говорила, очень важно потом дочери показать, что мать ее не бросала. Но она здесь недолго прожила, месяц. Я тогда была в лагере, мне пятнадцать лет было.

– Здесь? Прожила?

– Ну да.

– Эльвира?

– Я не помню, как ее звали. Я ее никогда не видела. Мама что-то рассказывала, но я больше думала о поступлении.

– А как вышло, что она решила помочь бывшей работодательнице?

– Мама сама была детдомовская. В войну осталась без родителей. И вы представьте, сирота, которую из дома выгнали. Управы на ее мужа тогда ни у кого не нашлось. Да никто особо и не искал, между нами.

Последнее Елка сказала с обидой.

– А был какой-то секрет о ней или дочери, который могла знать ваша мама?

– Что она мужу изменила? Ну так если бы это осталось секретом, ее бы не выгнали.

– Так это письма от нее?

– Они без подписи, в том-то и дело. Мама вообще много чего хранила, это целая история была заставить ее что-то выкинуть. – Елка рассмеялась. – Я их почитала – какая-то каша. Тяжело человеку, и он кричит от боли. Там еще про какую-то родственную душу, перед которой она очень виновата, что плохо о ней думала, а та на самом деле самый лучший человек на свете. Наверное, любовник какой-то.

Сверху лежала та самая черно-белая фотография с маленькой Жанной, которую так удачно изучил Додон. Смородина начал перебирать исписанные листочки в клетку. Внизу лежал цветной снимок, сфотографированный на Polaroid. Смородина узнал фотографию, которую видел прежде в газете, но в черно-белом варианте. Теперь огневолосая Эмма Викторовна выглядела ярко, сочно. Рядом с ней улыбалась девушка с короткими волосами.

– Это у нас в парке. Что с вами?

– Кто этот мужчина рядом с ними?

Елка пожала плечами.

– Понятия не имею.

– Мы срочно идем в милицию.

– Я им все это показывала. От меня отмахнулись. Они не захотят с нами разговаривать.

– Нет, им придется.

Звонок другу

– Антон Анатольевич, срочно приходите в дом генерала и побудьте с ним, пока я не вернусь. Просто будьте рядом.

– Это Афанасий Аркадьевич просит?

– Нет.

– Я сейчас распеваюсь. И вообще, я живу по своим основам. У меня каникулы, я делаю что хочу.