Живу, пока люблю

То же ощущение сейчас, какое было десятилетия назад. Тогда он, весь перевязанный, горящий ожогами, непонятно откуда взявшимися, едва сполз с кровати и чуть не ползком отправился искать Елену. Нашёл почему-то в морге, подхватил онемевшими и неуклюжими руками. «Мы сейчас найдём дорогу, потерпи, сейчас найдём!» — бормотал он и прижимал её к себе, голую, негнущуюся. Ему казалось, они с ней всё ещё плывут в снежной круговерти. Когда Елену отняли у него, а его потащили в палату, жизнь стала вытекать из него — сначала острой болью, потом кровью и воздухом. Наступил момент: он перестал ощущать себя и жизнь.

И сейчас, в летней, душной ночи, он стоял без дыхания, без пульса, без крови. Похоже, у него отняли и Варьку.

Он ещё не знал этого, но чувствовал, что отняли, что Варвара, девочка, присланная ему Еленой для утешения, никогда больше не обхватит его доверчиво за шею.

Может быть, он и шёл куда-то, а может быть, и ехал, он не помнит, помнит только ворвавшиеся в него смех и крики — словно плотину прорвало, его затапливают нездоровые гомон и хохот.

Варвара и ещё три девчонки и три парня — как-то в одном клубке. Они в диком беспорядочном танце: друг к другу, друг от друга. Движутся, снова сматываются в клубок. Варвара падает, встаёт, виснет на длинном носатом парне, теперь они оба падают, оба встают.

Сделать движение к Варваре — вырвать из клубка и на руки, как маленькую, чтобы обхватила за шею руками, чтобы ощутить Варвару — Елену. Господи, помоги!

Точно то же ощущение — невозможность управлять руками и ногами. Он едва движется к кричащим, хохочущим людям, поглотившим его Варвару. И подходит. Пляшут перед ним лица — маски, с оскалами и прищуром.

— Ты что делаешь тут? — Голос Варвары.

— Пойдём домой!

Зов — едва слышный его голос.

— У меня здесь дом. Смотри, трава какая мягкая и зелёная.

Он стоит перед гогочущей стаей.

В морге Елена лежала неудобно, чуть боком. Схватить, прижать к себе, унести — жить.

И он хватает Варвару за руку и тянет к себе, взять на руки, как маленькую, унести — жить.

Она пытается вырваться. Почему-то не получается взять её на руки. Он тянет её к себе с силой, он волочёт её прочь от орущей своры.

«Насилие», «абьюз», «издевательство над детьми»…

Кому кричат эти слова? Почему эти слова звучат?

Откуда возникает полицейский? Почему у него отнимают Варвару, а волокут его?

Горячим потоком вытекает из него кровь, вырывается воздух, которым он дышал. Хлопает за ним дверь тюрьмы.

А через провал в памяти — суд.

Варвара выступила против него, обвинила его в насилии. Она махала кулачками перед его носом и кричала: «Вмешивается в мои дела, насильственным, принудительным путём навязывает мне свою волю, злоупотребляет своей родительской властью, оскорбляет меня перед друзьями!»

Варя предала его.

Елена послала Варвару к нему — утешить, Варвара разрушила его окончательно.

Он умер совсем. Никаких желаний, никаких ощущений.

Приходит в тюрьму Вера, кричит, что ей нечего есть и курить, что Вадьку забрал сосед сверху.

А что он может сделать, если такси у Олега, он тут, в тюрьме? Не будет же Олег платить ему, если он не работает! И одолжить денег не одолжит. И свидетелем не выступит.

Вадька вынужден был бросить школу и тогда в первый раз пошёл в «Макдоналдс» работать.

Евгений мог бы спросить у Веры: «Почему бы тебе не пойти работать?», но он знает ответ. Вера начнёт громко кричать: «Это ты привёз меня в ненавистную Америку! Это ты заставил меня здесь мучиться! Чтоб на части тебя разорвало. Я хочу видеть тебя в гробу!»

Какое его дело, пойдёт Вера работать или нет?

У него были дети — мальчик и девочка. Девочка обхватывала его за шею и рассказывала в ухо сказки, которые придумала. Где та, его, девочка? Где он сам, который варил ей кашу и любил приносить ей вкусные вещи? Варвара ела с удовольствием, громко чмокала, приговаривала: «Растут на дереве пирожные, летают по небу орехи», — и начинала рисовать всё, о чём говорила.

Глава восьмая

1

Стена, облупившаяся краска.

С того суда прошло три года.

Голос Окуджавы, просящий Бога дать «всем понемногу» и не забыть про него! Кто включил Окуджаву?

Окуджава — его учитель. Услышал песни Окуджавы от Елены. И в тот же вечер пошёл к отцу. «Подари мне гитару!» — попросил.

Он запрещал себе думать о Варваре все эти годы, с того мгновения, когда она посадила его в тюрьму. Почему сейчас перед глазами снова её лицо на суде, её крик: «насилие», «абьюз», «издевательство над детьми», «злоупотребляет родительской властью»?

Звучит или не звучит Окуджава? Несётся или не несётся тот последний троллейбус, который всех несчастных, всех потерпевших подберёт в ночи? В его ночи?

Он хотел быть в жизни последним троллейбусом для несчастных: спасать всех… а сам потерпел крушенье.