Живу, пока люблю

И пусть Варвара после курса терапии вроде выбралась к жизни, учится в специальной школе, даже снова начала рисовать и дома старается что-то приготовить, поздно: он рухнул, он сорвался с подножки последнего троллейбуса, он снова очутился в буране, но теперь совсем один, без Елены. И место в душе, в котором жила Варвара, — пусто, припорошено пылью.

Как могло это произойти?

Он никого никогда не обманывал и не предавал, никогда никому не лгал, даже в мелочах. Он старался служить тем, кого любил, делал всё, что мог. Он всегда хотел как лучше.

Где первая ошибка?

Если затаиться, если о Варваре не думать, её чужое лицо, её крик затягиваются пыльной толстой плёнкой.

Но всё равно не получается всем «взяться за руки», как кричит Окуджава, чтобы не погибнуть поодиночке!

Он затыкает уши, а голос Окуджавы повторяет и повторяет одно и то же — единственное спасение — «взяться за руки»!

Окуджава и в самом деле звучит, а в комнату входит Вадька. Вадька начинает выговаривать ему в той же интонации, на той же ноте, на какой выговаривает ему обычно Илька:

— Ты слабый, да? Ты хочешь меня оставить сиротой, да? Значит, мне врал, что мужчина знает выход из любой ситуации, что мужчина может всё, да? Врал, да? — повторяет он.

Евгений садится на тахте, ноги — онемевшие, как после отморожения.

— Тебе Илька дал Окуджаву?

Вадим кивает:

— Я хочу есть. Я устал на работе, иди готовь мне еду. Когда-то в Москве ты пел: «Вставайте, граф!» Сколько ты пел мне о сильных людях! И всё врал!

И может потому, что Вадька произнёс это тихо, защипало глаза, раздулся ком в глотке — не вздохнуть.

Илька приехал в пятницу вечером.

Пока Евгений делал салат, Варвара чистила картошку, а Вадим ездил за мясом, Илька разговаривал с Верой.

О чём они говорят? Почему Илька стал говорить с Верой? Неужели и ей, как Вадьке, сказал?

Голос Веры: «Ты мне докажи, ты мне справку от врача принеси, тогда поверю!»

Впервые за много лет их так много за столом. Впервые — общий разговор. Илька рассказывает о своих детях, родных и приёмных, об олимпиадах и сочинениях, научных работах старшей дочки и походах. Вадька спрашивает, кто такие приёмные?

Варвара смотрит на Евгения.

«Что ты хочешь сказать? — хочет спросить он. — Ты сожалеешь, что предала меня, или узнала, что я болен? Или меня осуждаешь за разлуку с Люисом?»

Разговор между ними получиться не может. Это раньше болтали часами.

Истории не кончались — как он на шлангах летал над водой, когда они с Мишкой красили мост, как с собаками спасал людей в горах, как Варвара превратилась в волшебницу, отрастила волосы до пят и летала от больного к больному, вылечивала, как попала в Морское царство и от Золотой рыбки переняла тайны волшебства. Он гордился Варварой и хвастался ею перед Илькой и Михаилом.

А сейчас не случиться самому простому разговору.

А сейчас не подобраться ни ему к ней, ни ей к нему.

А сейчас между ними — молчание. Живое существо с ядовитыми иглами. Разрушает его.

А сейчас, глядя на её прилипшие к голове волосы, на висюльки в волосах и в ушах, он прячет от Ильки глаза.

Приёмные дочки Ильки — победительницы олимпийских игр 1980 года в Москве. А сами из Пензы. Вот он и приютил их в своих двух комнатах, где у него ещё свои дочка и сын, да они с женой. В походы все вместе ходят, задачки все вместе решают, книги одни и те же читают…

Илька говорит возбуждённо, на высокой мальчишечьей ноте — сейчас петуха пустит.

Вера задаёт вопросы: какие книги читают в Москве, по каким выставкам ходят…

Илька подробно отвечает.

Поток мемуарной литературы. Рядом с достоверными случаями из жизни великих — копание в грязном белье.

Поток исторической литературы.

Поток эзотерической литературы. Опять, как и на заре двадцатого века, потянуло к высшим силам.

Семья за столом. Нет-нет да бросит Илька недоумевающий взгляд на него — чего врал, что у Веры… того… крыша поехала…

Года два назад он уговорил Веру пойти к психиатру. Нашёл психиатра русского, ставшего знаменитостью ещё в России и здесь процветающего. Самых безнадёжных вытаскивал он к жизни.

Ехал Евгений к тому врачу, как к Богу. Не может врач не увидеть Вериной болезни, не может не помочь. Все свои сбережения на тот день — восемьсот долларов — отдал! А Вера дискуссию затеяла: о проблеме талантливой личности в обществе. Тут и художник, тут и поэт, разорванный с властителями и со своей средой — творческое изгойство. Наизусть стихи шпарила, цитаты из критики и ссылки на статьи и книги. Сияла, как именинница, шутила. На все вопросы врача отвечала чётко, разумно, ни к одному слову не придерёшься.

Врач лишь руками развёл, когда Евгений попросил его дать лекарство от агрессии, для успокоения.

«Преувеличили вы, батенька, сильно преувеличили! В порядке ваша супруга. Ясный ум, чувство юмора, интеллект, образованность… Позавидовать можно, да, батенька! Интересно жить с таким человеком. А характер — это уже другое. Много есть вспыльчивых и срывистых людей, многие не умеют себя в руках держать. Бывает, батенька!»

Это «батенька» до сих пор в ушах звенит.

«Чего удивление изображаешь, Илька? Не верь ей, Илька! Не только тебе лапшу на уши вешает!»