Живущие рядом (сборник)

— Знаешь, она уже двух смертей избежала, — задумчиво сказала я. — Даже трех, если считать голод и Макинтоша за одно событие. Наверное, ей суждено жить. Я, пожалуй, ее домой возьму.

— Флаг тебе в руки, барабан на шею, — сказала подруга. — Я думала, ты белых не любишь. Сама же говорила, что у них глаза, как у вампиров… Тебе что, мышей мало?

— Да, в общем-то, хватает, — честно ответила я.

За несколько месяцев до описываемых событий мой друг — генетик подарил мне беременную мышь-мутанта с девятью точковыми мутациями. Спустя неделю мышь разродилась. Потом ее потомки скрестились между собой. На момент истории с белой мышью у меня в кухне в деревянном ящике жило полтора десятка удивительных для непосвященного взгляда мышей. Мыши были: коротколапые и короткохвостые; пушистые и пятнистые; голубые и оранжевые. При этом почти все мыши-мутанты были ленивы, тупы и болезненны, как, впрочем, мутантам и положено (это только в фантастических боевиках мутанты обязательно сильны и агрессивны. На самом же деле все наоборот).

И вот в этот оазис сонного благополучия (деревянный ящик с линейными мышами-мутантами) я вечером, после работы, запустила свою беспородную белую мышь-дворняжку. Поужинала, покормила мышей и дочку, и пошла спать.

Наутро решила заглянуть к мышам: не было ли каких обид? Заглянула и с изумлением увидела, что ящик пуст. Что такое? Куда делись мыши, ведь проволочная крышка-сетка осталась на месте?! Подняла ящик и увидела, что в углу выгрызена аккуратная полукруглая дырка. Это за одну-то ночь? Притом, что мутанты жили в этом ящике уже месяца три и ни разу даже не попытались сбежать.

Итак. Белая мышь-дворняжка ушла на волю и увела за собой линейных разноцветных аристократов. Что же будет дальше? К вечеру мутанты проголодались и начали группами и поодиночке выходить на середину кухни. Вид у них был несчастный, потасканный и обалдевший. К длинной шерсти прилипли опилки, елочные иголки, комочки пыли и грязи. Свобода явно оказалась им не по зубам. Муж легко ловил почти не сопротивлявшихся мутантов и отправлял их обратно в ящик, предварительно оббитый жестью. Белой мыши среди пойманных не было. Впрочем, я этого и ожидала.

Через два дня я выбросила три погрызенных мышью пакета с крупой и принесла от друга-зоолога живоловку, в которую они в экспедициях ловили мышей-полевок. Настоящие мышеловки, в которых мыши погибают, были мне не нужны. Я не хотела убивать белую мышь. Я начинала уважать ее упрямую волю к жизни.

В живоловку на сыр мышь пошла практически сразу. Правда, у полевок, для которых приспособлена живоловка, нет хвоста. А у белой мыши — есть. Точнее, был, потому что часть его сразу же дверцей и прищемило.

Пойманную мышь я посадила обратно в оббитый жестью ящик. И началось!

Белая мышь уходила из любых ящиков, аквариумов и клеток. Она раздвигала стекла и прогрызала жесть. Она часами висела на передних лапах, чтобы прогрызть проволочную сетку. Вечером мы видели сквозь сетку розовый, в капельках крови нос. Мутанты сладко спали в гнезде, а белая мышь падала, разминала уставшие, исколотые лапы и снова прыгала, цепляясь за сетку.

— Не сможет! — уверенно говорил муж вечером, понаблюдав за мышью.

— Еще как! — возражала я.

— Ушла, — констатировал муж утром, обозрев аккуратное отверстие в сетке.

Мышь стала большой, тощей и поджарой. Шерсть пожелтела, в ее окраске ничего не осталось от бывшей молочной голубизны. Отсох и отвалился перерубленный живоловкой хвост. Практически все мои запасы крупы пришлось выбросить. Все имеющиеся емкости для животных пришли в негодность. Мутанты изредка уходили вместе с белой мышью, но легко возвращались назад в течении суток. Я не уставала удивляться упрямой воле к свободе, которая буквально сжирала белую дворняжку-мышь. Куда она бежит?!

И однажды я увидела! Сначала мне показалось, что мне показалось… Вдоль плинтуса между плитой и холодильником пробежала… промелькнула… нет, протекла длинная и узкая черная тень… Потом вторая, третья… Нет, я точно их видела! Но кто это?! У нас нет черных мышей, да и размеры… По моим прикидкам, незнакомые зверьки были раза в полтора длиннее самой большой мыши из наших — белой мыши-дворняжки.

— Может, это крысы? — предположил муж.

— Нет, они узкие, и пластика другая, и цвет, — категорически не согласилась я. — Крысы зеленоватые, а эти были глубоко-серые, почти черные…

— Ну, тогда не знаю… — развел руками муж. — Разве что что-то неизвестное науке…

— Черные и длинные — это белой мышки детки, — невозмутимо произнесли из-под стола уста младенца, в лице нашей двухгодовалой дочери. — Они раньше были маленькие, а теперь выросли. Я их давно знаю.

— А почему же нам не сказала?!

— А вы спрашивали? — нешуточно удивилась дочь.

Мы с мужем посмотрели друг на друга и промолчали.