Случилось так, что давешняя сцена с южными гостями не обошлась без свидетелей. Что ж за наваждение такое, что не успеешь поворотиться, а тут уже и выпустят целую историю, расползающуюся по городку подобно тому, как выкипевшее молоко норовит растечься по всей кухне, затекая во все углы и щели. Распространяясь из уст в уста, сюжет становился ежеминутно всё более занимательным, и наконец, во всей своей гротесковой форме доставлен был в уши сотрудников местного отделения полиции.
Узревши под глазом нашего героя внушительных размеров фингал, сержант ГИБДД поворотил путешественника вместе с его «троечкой» обратно в город, и, несмотря на попытки последнего откупиться (сумма, впрочем, предлагалась незначительная, ибо Лебедько всё ещё уповал на то, что произошло, может быть, некое недоразумение), водворил его в кабинет начальника Управления Внутренних Дел города Богородицка, майора Валерьяна Анисимовича Михно, как значилось на табличке кабинета, которую Владислав Евгеньевич успел прочесть. Майор Михно — грузный мужчина лет пятидесяти, находился в кабинете не один, а вместе с ещё одним полицейским в звании старшего лейтенанта. Склонившиеся над кроссвордом стражи порядка были столь увлечены занятием, от их профессиональных обязанностей несколько отвлечённым, что решительно не дали себе труда от оного оторваться, несмотря на то, что Лебедько и его конвоир вот уже минуты две как топтались в кабинете. Лишь зазвонивший вдруг телефон, имел наглость оторвать Валерьяна Анисимовича от поглотившего его занятия. Узревши нашего героя, майор злорадно оскалился: «Бьюсь об заклад, сержант, что ты доставил прославившегося на днях заезжего националиста! Вот и чудненько! Ты, сержант, ступай, за мной не заржавеет, а ты, милок, - Михно ткнул жирным пальцем в грудь горе-путешественника, - присаживайся, разговорчик нам предстоит серьёзный». Заметив, что старший лейтенант не без неудовольствия оторвался-таки от кроссворда, майор обратил к нему свои взоры: «Что скажешь, Михалыч?», на что Михалыч, мужчина с заметно испитым лицом, хохотнув, ответствовал: «Статья 282 УК РФ — разжигание межнациональной розни, срок лишения свободы до трёх лет!»
Лебедько, исполненный от представления подобной перспективы, самых неприятных ощущений в области кишечника, и в связи с этим, едва сдерживающий позыв опорожнить последний прямо в кабинете, тот же час пытался протестовать: «Помилуйте, гражданин майор, так это ведь я был ни за что, ни про что избит, да ещё вместе с почтенных лет местным жителем. У меня и свидетели на сей счёт имеются...» Михно оскалился ещё шире: «Можешь своих свидетелей засунуть сам знаешь, куда. А для дела твоего, как ты сам понимаешь, мы и сами свидетелей отыщем. Ты в Мордовии, часом, не бывал пока? Ну, так отдохнешь там годика два-три!» Владислав Евгеньевич вмиг уразумел, что перед ним сидел человек, для которого решительно не существовало вовсе никаких сомнений; и сколько у него самого было заметно шаткости и робости, столько у того твёрдости и уверенности. Пускаться с таким в споры да пересуды было делом положительно безнадёжным. Придавши голосу своему надлежащую для подобного случая заискивающую робость, Лебедько пролепетал: «Господа, а нельзя ли как-нибудь так уладить дело, дабы я не в Мордовию поехал, а отделался бы, некоторым образом, штрафом, по той форме, каковую вы изволите назначить? У меня в кармане как раз тысячи три залежались...» Полицейские переглянулись, и во взорах их проницательный Владислав Евгеньевич сумел прочесть, что он на верном пути. Михалыч покачал, было, головой: «Ишь, мерзавец! Да по этой статье штраф, как минимум, двадцать минимальных зарплат. Однако, так и быть, из одного только человеколюбия пойдём тебе навстречу. Выкладывай сто двадцать тысяч, да будем оформлять протокол». Валерьян Анисимович тем временем внимательно следил за реакциями подозреваемого на произнесённую сумму и, отметив значительное побледнение кожных покровов, взял отеческий тон и даже покровительственно похлопал Лебедька по плечу: «Вижу, братец, что таких деньжат у тебя отродясь не водилось (здесь автор, вмешавшись, в свою очередь, не может не отметить довольно сносной игры нашего героя, в кошельке которого, на случай всей поездки, лежало этак полторасто тысяч, так что майор с размаху опешился, впрочем, и поделом) так что клади на стол пятнарик и вали из города сей же час!»