Гость был в духе неописуемом. «Ого!», - воскликнул он, - «Насколько я понял, внутри нас борются одновременно несколько субкультур, отдающих, в своей совокупности уже не два, а множество противоречивых приказаний. Ежели даже «двойное приказание» приводит к усугублению невротизации и даже психозам, то можно представить себе, в какие невыносимые условия мы поставлены, когда на нас воздействуют одновременно несколько противоречивых норм, правил, которые мы с абсолютной неизбежностью вынуждены нарушать!» Хозяйка и в этот раз осталась довольна его выводами: «Да, вы исключительно точно изволили выразиться, сказавши, что мы совершенно неизбежно нарушаем множество правил, нам навязанных. А что это означает? А означает это то, что, возможно, сами того не осознавая, мы испытываем колоссальное чувство вины. Ещё лет двадцать пять назад, при Советском Союзе также присутствовали «двойные приказания», но так как существовала главенствующая культура, то они были всего лишь «двойные», а, стало быть, и вина, вызванная их нарушением, была хоть сколько-нибудь, да, переносимой. Нынче же мы находимся под спудом вины, вдесятеро превышающей ту, что была ранее. Конечно, механизм подавления вины наработан человеком давно и проявляется он в депрессии, подавленности, невротичности и тревожности. В конце концов, наша психика выбирает «оптимальный» способ уйти от этой невыносимой ситуации в совершенную апатию и потерю чувствительности. Исходя из этого, легко понять, почему, как поёт один известный бард, в наше время «и праздниками календарь уже не радует души». Однако, если бы всё сводилось к одной лишь нечувствительности к праздникам!»
И вновь Лебедьку предстало видение, в котором несчётное количество людей опутаны были чудовищной паутиной, раскинутой социально-политическими структурами. Только на сей раз никто даже и не пытался биться, дабы вырваться из этой паутины. К своему ужасу, визионер вдруг обнаружил, что все эти существа буквальным образом расчленены на множество частей, подобно тому, как древнеегипетский бог Осирис был расчленён своим завистливым братом Сетом до той поры, пока его возлюбленная — Исида, не собрала все части в единый организм и даже сподобилась оживить его. Грядёт ли некто, обладающий такою же любовью и могуществом, как Исида, в наши дни? Ответить на сей вопрос утешительно Владислав Евгеньевич себе положительно не мог, но всё же осмелился задать вопрос: «Что же, всё столь безнадёжно? Судя по тому, что я слышу от вас, почтеннейшая Вероника Павловна, чем дальше, тем яснее становится мне чудовищные механизмы, целиком завладевшие людскими судьбами, а самая жизнь, чем дальше, тем более кажется безнадёжной и уже совершенно бессмысленной». Розова поспешила протянуть ему руку помощи: «Полноте, драгоценнейший Владислав Евгеньевич, не впадайте, пожалуйста, в панику. Общая картина выглядит, действительно, ужасающе, но не всё ещё потеряно окончательно. Живёт ещё надежда, хотя и не большая, но весьма живительная, на радикальные перемены. И люди, с коими вы общаетесь и ещё будете общаться, как раз и являются проводниками той силы, которая является, пусть пока небольшим, но всё же таки противовесом существующему положению дел. Возможно, и вы, в своё время вольётесь в их ряды».
Услыхав такие речи, Лебедько изъявил всяческую готовность со своей стороны споспешествовать благородному делу теперь же, а не когда-нибудь «в своё время». На что получил ответ о том, что торопиться не следует, ибо он далеко ещё не обо всём осведомлён. Согласившись с этим на словах, внутри он долго ещё находился в состоянии кипения от предчувствия себя неким вершителем судеб человеческих, освободителем и, может быть, даже чем-то вроде мессии. И лишь, вспомнив беседу с эсэсовцем в давешнем сновидении, несколько успокоился, да, и то, как кажется автору, не очень-то и надолго. Однако, придавши физиономии своей выражение озабоченности и даже известной доли смирения, вопрошал: «Что же прикажете делать сейчас?»