На этих словах хозяйка сделала паузу. Её очи в эту минуту, казалось, исследовали самое нутро Владислава Евгеньевича. К чести последнего, надобно признать, что он так искусно был подготовлен для устремлённых к нему речей, что воспринимал их ясно, чётко и образно. Вопросов не возникало. Убедившись именно в этом, Розова пустилась в дальнейшие рассуждения: «Ежели коснуться этической стороны вопроса, то приходится принять, что нам не дано определить, являются ли какие-то события и явления отдельной жизни или жизни народа благом или не являются, руководимы ли они волею случая или же провидения. В наших силах — сделать лишь экзистенциальный выбор — доверять или же не доверять происходящему, как чему-то, превосходящему наши возможные объяснения. И это, представьте себе — именно в силу принципиальной нехватки информации. Мы принуждены отказаться от попытки найти некий услужливый самообман и принять принципиальную нестабильность и коллажность как наших восприятий, так и наших описаний». Лебедько приметил, что в этот день хозяйка стала ещё как будто прозрачнее. Ещё более было у неё мягкости в выговоре речей, осторожной умеренности в словах и выражениях, более уменья держать себя и более такта во всём. «Ну, раз такая комиссия, тут уж точно жди какого-нибудь подвоха», - подумал он про себя, вслух же выронил слов немного, но с весом, дабы оправдать мнение Розовой о нём, выказанное ею в начале разговора: «Получается, по вашим словам, что заместо поисков неких универсальных обобщений, мы переходим к многообразию отдельных контекстуальных точек зрения, кои в наступающее время и будут некой коллажной опорой нашего мировоззрения?» Веронике Павловне, как видно, понравилась сообразительность гостя. Сделавши весьма благосклонное движение головою, она сказала: «Это вы очень точно изволили понять. Но, заметьте, что, несмотря на, казалось бы, столь пессимистичный прогноз, сам риск подобного безнадёжного предприятия может стать действительной опорой, находящейся в состоянии неустойчивого равновесия. А именно таковое состояние и является единственной возможностью для хоть какого-то развития».
«А можете ли вы, почтеннейшая Вероника Павловна, привесть пример какого-нибудь уже существующего глобального обобщения, но составленного всего из нескольких слов?», - поинтересовался путешественник. «Отчего же, вот вам и весьма расхожий пример некоего глобального обобщения и претендующего на окончательную истину. Взять, например, расхожее утверждение «бог — это любовь». Возможно, бог, действительно, являет собой нечто, что можем обозначить словом «любовь». Тогда нам придётся столкнуться с тем, что в контекст этого слова входят и те нечеловеческие условия жизни, в которых существуют миллионы людей на Земле, и массовые убийства, войны, катастрофы, и многое другое, то есть расширить само понять «любовь» на множество самых противоречивых деяний, при этом сознавшись, что в большинстве случаев у нас просто не хватает вкуса, дабы оценить, что всё это — действительно любовь. С другой стороны, зачем кастрировать бога? Лишать его ярости, гнева, презрения, скуки, стыда и многого другого?»
«Как поучительно услышать эдакий пример!», - восхитился Лебедько: «Слушая вас, щупаешь, так сказать, самое ядро дела». Розова просияла: «Вот-вот. В связи с этим вы, наверное, поняли, что умение обесценивать различные глобальные обобщения, а особенно, морально-нравственные императивы о том, как должно жить, может стать одним из необходимейших навыков для освобождения духа из тисков репрессивных дискурсов».
При этих словах хозяйка поднялась с кресел, подошла к окну, в которое врывался слепящий солнечный свет, и завесила его шторой. Образовавшийся таким образом полумрак ещё более усугубил действие двух атмосфер, сошедшихся вместе в квартире Вероники Павловны: атмосфера конспиративной явки с одной стороны, и атмосфера ритуального мистического посвящения с другой. Сама Розова, воротившись к столу, явила на лице своём выражение некоего волнения, будто бы предстояло ей, действительно, открыть какую-то страшную тайну.