Живые и мертвые

Когда Боденштайн проезжал мимо стадиона «Коммерцбанк-Арена», направляясь к автотрассе, в машине зазвонил телефон. Остерманн сообщил новости, которые, собственно говоря, таковыми не являлись. Несмотря на интенсивный опрос соседей в Келькхайме, ранним утром первого праздничного дня никто ничего не видел и ничего не заметил. Супружеской пары Винклер не оказалось дома, и полицейский наряд оставил записку с просьбой позвонить в К‑11 в Хофхайме. Специалисты из криминальной лаборатории ни на конвертах с письмами, ни на извещениях о смерти не смогли обнаружить даже отпечатков пальцев или следов ДНК, а Наполеон-Нефф также не почерпнул никакой интересной информации на похоронах Ингеборг Роледер.

– Тупик, – сказал Остерманн. – К сожалению, сегодня больше не ставится штемпель, по которому можно определить, откуда было отправлено письмо. Письма были распечатаны на струйном принтере, а картридж относится к продукции массового производства, как и бумага, которую использовал убийца.

– Раньше на конвертах оставались следы слюны и запавших букв печатной машинки, – заметил Крёгер откуда-то из глубины. – Или ориентиром являлся сорт бумаги, который был изготовлен в определенное время. Сегодня преступники в любом телевизионном детективе могут получить инструкции, что им следует делать, чтобы не оставить следов.

– Удалось ли Катрин и Джему что-нибудь узнать в клинике во Франкфурте? – поинтересовался Боденштайн.

– Нет. – Остерманн уничтожил последний крошечный проблеск надежды Боденштайна. – Сказали, что в больнице нет никого, кто уполномочен предоставить документы для ознакомления. А ордера прокурора у них нет.

Возвращение в контору сопровождалось таким же тягостным молчанием, что и поездка в Институт судебной медицины. Хеннинг Кирххоф был совершенно прав – вскрытие трупа Максимилиана Герке принесло столь же мало пользы, что и в случае с Ингеборг Роледер и Маргарет Рудольф. Это была просто беспомощная деятельность. У Боденштайна возникло ощущение, будто он сидит в машине, из которой вытек весь бензин.

– Ты стоишь на полосе в направлении Лидербаха, – напомнила ему Пия в тот момент, когда он остановился в среднем ряду у Майн-Таунус-Центра, хотя собирался ехать в Хофхайм.

Он успел включить мигалку и резко перестроился в правый ряд. По крайней мере, Розали благополучно добралась до Нью-Йорка, и ее боль разлуки компенсировалась восторгом от города, в котором ей предстояло жить и работать целый год. Когда же поговорить с Инкой о предложении матери Козимы? Как она на это отреагирует? До сих пор не представилось подходящего случая. Днем оба заняты на работе, а на ночь она оставалась у себя дома, потому что у него была София. Уже несколько дней он размышлял, как все ей рассказать и при этом избежать несправедливых упреков в том, что он не хочет расстаться с Козимой. В создавшейся напряженной ситуации ему не хватало только ссоры с Инкой.

Боденштайн остановился около своего служебного автомобиля, отстегнул ремень и вышел из машины.

– Пока, – сказал он Пии, которая села за руль.

– Счастливо, – кивнула она. – У тебя ключи от машины с собой?

Он похлопал себя по карману пальто и направился мимо гаражей к выстроившимся в ряд домам, где жил Дирк Штадлер. При наступлении темноты, если кто-то находился дома, жалюзи были опущены. Кое-где через небольшие стекла во входных дверях пробивался слабый свет, но в основном все было тщательно загорожено. Дом Штадлера не был освещен. Боденштайн нажал кнопку звонка, подождал какое-то время и позвонил еще раз, но никто не открывал. Сильный ветер раскачивал два небольших самшитовых дерева, которые росли справа и слева от входной двери, и кружил на дорожке шуршащую сухую листву. Температура упала градуса на два, и холод проникал Боденштайну в брючины. Он, без сомнений, любил свою профессию, которой занимался уже тридцать лет, хотя часто чувствовал себя уставшим и измотанным. Но он обожал решать задачи, которые возникали при каждом новом деле, удовлетворение, которое он испытывал, когда преступник был изобличен и таким образом восстанавливалась справедливость по отношению к жертве и ее семье. Боденштайн не мог себя представить ни в какой другой профессии, а если начистоту, он и не умел ничего другого. Профессия всегда была для него еще и призванием, чем-то значительно большим, чем просто работа, которую ты заканчиваешь в 17.00. И в ней постоянно возникали моменты наподобие этого, когда казалось, что дело не сдвинется с мертвой точки. За его карьеру у него было очень немного нераскрытых дел, так называемых «висяков», которые то и дело извлекали из архива и рассматривали снова. Современная криминалистическая техника позволяла проводить все более тонкий анализ и давать все более точные результаты, кроме того, часто помогала связь с международными полицейскими ведомствами. Хладнокровие и терпение – два важных качества, необходимые полицейскому, но в данный момент у Боденштайна возникло неприятное чувство, что ожидание – наихудшая из возможных альтернатив. Он повернулся и зашагал назад к автомобилю.