Живые и мёртвые

Идеалы рыцарской любви сохраняются в трансформированном и ослабленном виде в произведениях искусства и неудовлетворенных желаниях большинства современных женщин. Рыцарь, состязающийся в физическом поединке на турнире за благосклонное одобрение своей недостижимой госпожи, канул в прошлое еще задолго до того, как был основан Янки-Сити, однако он все еще живет здесь в секулярном мире кино, телевидения и других средств массовой информации. Здесь, в костюмированных представлениях, он все еще появляется, сочетая в себе трепет любви и нервную дрожь смерти, дабы угодить желаниям тех, кто все еще тоскует по совершенной любви, и удовлетворить потребность мужчин в переживании косвенных мук самопожертвования. Здесь, кроме того, еще и ковбой на своей великолепной лошади благородно спешит вступить в бой, где ему суждено кого-то убить или самому быть убитым, ради того, чтобы спасти от злодейства невинную женственность. Честь и самопожертвование владеют его мыслями и управляют его действиями. Насилие рыцарского турнира трансформируется в вооруженные перестрелки «где-то там на старом Западе», где герой и сопровождающие его всадники — эти современные Тристаны и рыцари Круглого стола, все еще остающиеся борцами за чистоту и нравственность — сражаются и одерживают победы над силами зла и злодейства. Вчера был сэр Галаад, сегодня — Одинокий рейнджер; когда-то — Ланселот, теперь — Гари Купер и Грегори Пек из фильмов «Точно в полдень» и «Стрелок»[190].

Вне протестантизма бунт против сакральной жизни традиционной церкви и нелогического, эмоционального видового порядка достиг своего наивысшего выражения в марксистской философии, ставшей в настоящее время в нескольких странах государственной религией. Марксистская символическая система сводит все их сакральные символы к тупой логике техники и технологической дисциплине.

Символы семьи и символы вида, выражающие себя в формах сексуальных, сыновних и родительских отношений, подверглись в марксистской литературе безжалостным нападкам [46]. Этика, мораль и доктрины семейной жизни были подчинены доктринам добычи и распределения пищи. Те враждебно настроенные критики, которые говорят, будто марксизм низводит человека до уровня животного или, возможно, даже пищеварительного тракта, неправы. В этом материалистическом учении выдвигается на передний план не животная природа человека, а развитие новых технических рычагов контроля над средой в процессе социальной эволюции новых форм технологии, изменяющее символы и ценности группы без участия тех противовесов, которые удерживают технологию под контролем вида и общества. Технология в этой новой теологии первична и доминантна. Этика и базисные социальные ценности группы официально ниспровергаются в зависимое положение неустойчивых следствий этой фундаментальной Первопричины, которая является Святым Духом марксистского мистицизма.

Фрейдистское движение отчасти представляет собой мирской бунт против тех крайностей «протестантизма», которые ощущаются современными людьми независимо от того, иудеи ли они, протестанты или католики. Хотя фрейдовские понятия опираются на индивида, а не на группу или вид, они подводят современного человека к признанию ценности видовой жизни. Фрейдовское мышление все еще технологично, что, быть может, неизбежно в век науки. Рациональное объяснение психологической беседы сводит чувствование к механике либидо, а чувства и аффективную жизнь бессознательного — к механическому контролю личностных конструктов. Личность становится «топологическим» механизмом; тем не менее, сексуальность здесь признается, принимается, одобряется и получает право на выражение.

Некоторые протестантские церкви Янки-Сити осуществили контрбунт. Произошло возрождение сакральной символической жизни. Через культы таких разных групп, как епископалиане, унитариане, методисты, конгрегационалисты, пресвитериане и баптисты, прокатился литургический ренессанс. Использование невербальных символов для обозначения мира, остающегося недосягаемым для референциальных символов — того мира, значимость которому придают глубокие чувства, переживаемые людьми как членами вида и как участниками упорядоченных повседневных событий своего общества, — в настоящее время, по всей видимости, возрастает.