Живые и взрослые

Гоша не знает, сколько длится это мгновение, – а потом они снова сидят в комнате, и Марина, закрыв лицо руками, плачет.

– Что случилось? – спрашивает Шурка. – Ты что, плачешь?

Марина опускает ладони.

– Я его видела, – говорит она. – Я видела Лёву. И он сказал… он сказал: жди меня на Фестивале.

8

Конечно, ливень в лицо – страшная гадость. Но если в плейере играет музыка – все совсем по-другому. Ты как будто героиня фильма, возвращаешься домой сквозь бурю, и тебя переполняют всякие чувства, о которых зритель догадывается только по твоему лицу и музыке за кадром.

А за кадром певец нежно поет песню о космонавте, который видит Землю маленьким голубым шариком, поет на инглийском, и Лёля разбирает не все слова. Кассету дал Илья – она сразу вставила в плейер и слушает по дороге домой. Вышла из гостиницы, не стала ждать троллейбуса, пошла до метро пешком.

Ливень в лицо? Ну и пусть!

Лёля так счастлива последний месяц. У нее роман, и не просто роман, а с артистом, со звездой, с человеком, которого знает вся страна!

Вот кто умеет ухаживать. Не то что Никита, не говоря уже о Глебе!

Сегодня Илья пригласил ее в ресторан в гостинице «Звездная». Ресторан оказался необычным: по синему небу – потолку – разбросаны сияющие изображения планет и космических кораблей, официанты приносили меню и спрашивали Илью: «Хотите заказать что-нибудь для вашей спутницы?» Даже в Тлине, куда Лёля когда-то ездила с родителями, такого не было.

Тлин был удивительный город. До Проведения Границ Тлин был крупный торговый город, больше чем наполовину населенный мертвыми. Говорят, что и сейчас Граница там тоньше и по временам не то мертвые проникают к нам, не то какие-нибудь смертники пытаются перебраться в Заграничье. Поэтому, чтобы поехать в Тлин, нужно оформить специальный пропуск. Хорошо, знакомые отца помогли, и пятнадцатилетняя Лёля вместе с родителями провела там прекрасных три недели: жили в гостинице, обедали в ресторане, а на завтрак пили кофе в небольшом кафе, которое, по рассказам, сохранилось еще с давних времен.

Кофе и впрямь был очень вкусный. Наверно, действительно мертвый.

Я плаваю в космосе, и звезды сегодня совсем другие – да, сегодня особенный день. Лёля – словно тот космонавт из песни, вышла из своего дома-корабля в настоящую жизнь, огромную как космос. Звезды здесь совсем другие, это правда.

Лёля спускается по эскалатору, убирает с лица мокрые волосы. Сияют лампы, заливают праздничным светом мраморные своды. Если подумать, метро красивее любого ресторана или гостиницы – и это здорово. В метро может зайти любой, а в гостинице у входа швейцар смотрел на Лёлю злобно и расспрашивал, зачем и к кому она идет. Не хотел сначала верить, но потом подошел Илья, подтвердил: да, мол, девушка ко мне, пропустите.

Но швейцар все равно смотрел очень неодобрительно.

На платформе в нишах стоят статуи: молодые спортсмены, юные матери с младенцами, счастливые передовики производства, шахтеры с отбойными молотками, ученые в очках и с пробирками. Не хватает только статуи юной девушки, идущей со свидания, счастливой, с плейером в кармане и музыкой в ушах.

Лёля идет мимо статуй, а нежный мужской голос поет: скажите моей жене, как я ее люблю! По большому счету, все песни на свете – про любовь, думает Лёля. Даже если про космос или про звезды.

Лёля улыбается, и ей кажется: статуи провожают ее завистливыми взглядами, прохожие на нее оборачиваются.

На сводчатом потолке станции – серебряная звезда в круге. Лёля вспоминает, как в детстве верила: звезды в круге всех охраняют и защищают. Конечно, она давно знает: звезда – всего лишь символ (а иногда – часть сложного прибора для перехода Границы), но сегодня, в этот чудесный день, ей снова хочется верить: все звезды столицы оберегают ее и благословляют.

Сегодня она в самом лучшем городе, на самой красивой станции самого прекрасного на свете метро.

Она счастлива – и даже когда у подъезда она видит знакомые фигуры Ники и Гоши, счастье не оставляет ее.

– Ребята, – говорит Лёля, – я бы рада вам помочь, но я сама буду только на открытии, – и, не удержавшись, добавляет: – Меня Илья пригласил!

Они сидят в гостиной, родители еще не пришли, Лёля чувствует себя хозяйкой: поставила чайник, принесла конфеты в вазочке.

– Нам не нужно на открытие, – говорит Гоша. – Нам нужен пропуск на весь Фестиваль. Лучше всего – устроиться там кем-нибудь работать.

– Но я-то что могу поделать? – разводит руками Лёля. – Знаете, сколько народу хочет устроиться туда работать?

Лёля была бы рада помочь, в особенности Гоше, как-никак, он двоюродный брат – кузен – Ильи, но с чего они решили, что нужно идти с этим к ней?

– Послушай, Лёля, – вдруг говорит Ника, и голос у нее незнакомый, странный. – Мы не «сколько народу». Мы – люди, которые вместе с тобой дважды открывали ворота в Заграничье. И если бы нам не было по-настоящему нужно, мы бы к тебе не пришли. И ты, и я – мы обе знаем, кому ты должна позвонить, чтобы мы попали на Фестиваль.

– Я не знаю, – отвечает Лёля, и она действительно не знает.

Ника пододвигает ей телефон.