Живые и взрослые

Начод Ищеев садится в кресло, закрывает глаза, замедляет дыхание. Как много лет назад учил дед. Мудрый был человек, знающий. Как-то раз, уже полковником, Юрий Ищеев, решив проверить, чему учат в Академии, сходил на несколько лекций и пролистал дюжину книг под грифом «строго секретно» – нет, к тому, чему учил дед, никто даже не приблизился. Все путешествовали через промежуточные миры – мытарные, как дед их называл. По молодости Ищеев несколько раз промахивался и тоже туда влипал – он, конечно, знал, как там действовать, и довольно быстро выбирался, но никакого желания повторить этот опыт у него не было. Можно, конечно, воспользоваться мандельбротом, но скользить вдоль границы миров и быстрей, и привычней. Плюс тщеславие приятно раздувало грудь: после ухода деда никто этого не умеет. Я потому так многого добился, что многое умел, думал временами Ищеев. И еще – потому что всегда стремился к большему. К деду приходили со всей области, и старику было довольно, а внук его, почитай, подмял под себя весь мир живых.

Сознание привычно нащупывает трещины и каверны, расширяет их, проникает внутрь. Через несколько минут Ищеева уже нет в кабинете, да и вообще в мире живых: он скользит знакомой дорогой между мирами.

За долгие годы путешествий в нем развилось безошибочное чутье, позволяющее находить Станцию – так они с полковником Стилом называли место встречи. Ищеев никогда не задавался вопросом, как овладел техникой скольжения Стил: скорее всего, еще при жизни, так что, возможно, мертвый полковник некогда был Ищееву каким-то дальним родственником.

Скользить по границам было приятно, но сегодня, двигаясь вдоль тонкой соединительной пленки миров, Ищеев чувствует непонятное сопротивление – словно быстрое встречное течение или сильный ветер. Похоже, в мире, который принадлежит только ему и полковнику Стилу, завелись непрошенные жильцы. Такое бывало и раньше: в конце концов, любой убитый при переходе Границы оказывался именно здесь. Рано или поздно Ищеев встречался с квартирантом лицом к лицу. Обычно схватка была стремительной, ее и схваткой-то не назовешь: противник заранее был напуган и деморализован, и Юрий Устинович выбрасывал его в ближайший промежуточный мир, который поглощал новую жертву с довольным чавканьем, чтобы в лучшем случае выплюнуть в один из бесчисленных мертвых миров.

В Межграничье они никогда не возвращались.

Полгода назад Ищеев отправил сюда рыжего мальчишку. Похоже, паренек старался избегать встреч с начодом – и, хотя Ищеев ощущал где-то в глубине Межграничья присутствие постороннего, его оно особо не беспокоило.

Но сегодня иначе: двигаться все трудней – на скольжение уж точно не похоже. Скорее, Ищеев протискивается сквозь узкие, словно трещины в скале, коридоры. Он еще держит курс на Станцию, но с каждой минутой все менее уверенно. Что-то пошло не так, думает начод, может, лучше вернуться?

Какое вернуться? Дед строго велел избегать подобных мыслей… осознав, что невольно нарушил дедов запрет, Ищеев на мгновение теряет концентрацию. Мгновения достаточно: твердые, словно каменные, оболочки вокруг становятся губчатыми и влажными, и Ищеева втягивает темная воронка.

Тьма выплевывает начода Ищеева посреди голого поля, и он сразу понимает, что здесь он никакой не начод, здесь его зовут Юра, ему лет десять-двенадцать. Солнце жарит нестерпимо, нигде ни клочка тени. У Юриных ног лежит мотыга. Он понимает, что должен взять ее и рыхлить землю, следуя вдоль тонкой прямой линии, уходящей за горизонт.

Это мытарный мир, говорит себе Ищеев. Ты здесь ненадолго. Не надо брать мотыгу, не надо ничего рыхлить. Надо сконцентрироваться и ни на секунду не забывать, что все здесь нереально, и сам ты, мальчик Юра, тоже нереален. Реален только начод Юрий Устинович Ищеев, и сейчас он вернется в Межграничье.

Ищеев садится на землю, прикрывает глаза, и в ту же секунду что-то толкает его в плечо. Не обращай внимания, говорит он себе и пытается замедлить дыхание. Тщетно. Удар следует за ударом – не слишком сильные, но отвлекают. Ищеев открывает глаза.

Перед ним стоит надсмотрщик, существо с телом ребенка и шестью парами рук. В каждой руке оно держит какой-то простой предмет: палку, камень, баранью кость… и беспрестанно обрушивает удары на своего раба.

Надо закрыть глаза, думает Ищеев, иначе не удастся сконцентрироваться. Но трудно противиться желанию посмотреть в лицо своего палача. Ищеев поднимает голову. У надсмотрщика лицо девочки-подростка: короткие черные волосы, огромные черные глаза. Бледные губы раздвигаются, и из глубины сознания Ищеева всплывают слова: возьми мотыгу и работай!

Эта мысль несет облегчение, но Ищеев знает: ей нельзя поддаваться. Он опять закрывает глаза, снова и снова пробует сосредоточиться, представляет, что он у себя в кабинете, в глубоком кресле. Каким-то чудом в краткий промежуток между ударами Ищееву удается поймать миг спокойствия – и этого мига хватает, чтобы исчезли боль, высохшая равнина, солнечный жар…

Но Ищеев не возвращается в Межграничье: новая воронка опять втягивает его во тьму.