Живые и взрослые

Гоше самому стыдно своих слов. Откуда в нем вдруг взялась такая рассудительность? Не он ли всегда готов был сначала драться, а потом выяснять, на чьей стороне перевес? Может, дело в том, что из них двоих осмотрительным всегда был Лёва, а теперь, когда Лёвы нет, Гоше приходится осторожничать и за себя, и за друга?

– Погодите, – говорит Майя. – Сережа не рассказал еще одну вещь. Когда я разбиралась с этим уравнением, я поняла, что у него есть два решения. То есть вот эта функция может принимать две стабильные конфигурации. Одну Лёва описал – место, где могут сосуществовать живые и разные мертвые. А вот вторую я пока нащупала только теоретически.

– И это тоже такое место? – спрашивает Марина.

– Ну да, тоже такое место между границ, – отвечает Майя, краснея. – И у него есть одно удивительное свойство. Я сначала даже думала, что ошиблась, но мы с Сережей несколько раз перепроверили… все так и есть. Короче, эта область обладает всеми качествами, о которых говорил Лёва, но вдобавок любой человек, живой или мертвый, который там погибнет, полностью аннигилируется.

– Что значит – полностью аннигилируется? – спрашивает Гоша.

– Это значит, – отвечает ему Ника, – исчезает навсегда. Не перемещается в мир дважды или трижды мертвых, а просто исчезает.

– Иными словами, – говорит Гоша, – это такое идеальное место для убийства…

– Ну да, – говорит Вольфин. – Мы всё проверили несколько раз. Это довольно любопытный, хотя практически бессмысленный результат…

Гоша и Ника переглядываются и поворачиваются к Марине. Ее губы медленно раздвигаются в улыбке.

– У меня такое предчувствие, – говорит она, – что сейчас мы придумаем что-то очень интересное…

12

По мере того как Инна Биргер читает, она мрачнеет все больше и больше. Положив на стол последнюю страницу, она говорит Нике:

– Отличная статья. Для «Вью-Ёрк Таймс».

– Почему, Инна Львовна? – Ника смотрит непонимающе.

Биргер пожимает плечами:

– Ну, это совсем непроходная тема. Гирш и так всякий раз кривится, когда я хочу написать про системщиков, а тут еще выходит, что системщики тусуются вместе с мертвым, который сбежал с Фестиваля. И он рассказывает им про какие-то особые места, которые ни по ту и ни по эту сторону Границы. Ты сама подумай!

– Так я же подумала, Инна Львовна! Это история о том, как хороший мертвый строит отношения с живыми! Пример того, что и от системщиков может быть большая польза: они доказывают мертвому мальчику, что в нашем мире очень интересная, насыщенная жизнь.

Биргер достает из пачки сигарету и прикуривает. Огонек зажигалки чуть дрожит.

– Ника. В жизни каждого журналиста есть такой тяжелый период, когда он должен понять, что всю жизнь будет работать в некоторых не им заданных границах. Что всегда будут статьи, которые лучше просто не писать. Темы, о которых не говорят. Люди, которых не упоминают. Это не значит, что надо врать – надо писать честные, искренние статьи. Но однажды ты сама понимаешь, что имеет смысл писать. Вот у меня за последние пятнадцать лет не было ни одной статьи, которую Гирш бы не взял! А ведь все мои статьи – очень искренние и честные, ты знаешь.

Ника кивает:

– У вас прекрасные статьи, Инна Львовна, я их очень люблю. Но, понимаете, для меня важно, чтобы эта статья вышла…

Инна обнимает ее за плечи:

– Ника, девочка. Ну, пойми же, ее даже не имеет смысла нести Гиршу. Я знаю, что он скажет.

– Послушайте, – у Ники загораются глаза, – а может, отнести ее не Гиршу, а вот этим вашим знакомым из Учреждения? Помните, вы говорили, что у вас есть связи?

– Зачем?

– Ну, как… если они скажут, что это полезная, нужная статья, то и Гирш согласится ее напечатать.

Инна выпускает сигаретный дым в раскрытое окно.

– Не знаю даже… я не очень люблю им звонить лишний раз.

– Инна Львовна! – Ника смотрит на Биргер с мольбой. – Я очень вас прошу! Я тогда больше не буду носить вам непроходные статьи!

– Так уж я тебе и поверила! – улыбается Биргер. – Я тебя насквозь вижу, ты еще не раз принесешь! Ну ладно, давай я им позвоню.

– Ой, спасибо! – и Ника целует Инну в щеку. – Я вам так благодарна!

Николай Михайлович Петров еще раз перечитывает рапорт. По всем правилам, он должен немедленно доложить наверх. Тем более, если дело касается самого Ищеева… но что-то беспокоит Николая Михайловича. Он снимает телефонную трубку и просит привести к нему задержанного.

Через пятнадцать минут молодой учрежденец вводит в комнату длинноволосого подростка, на вид лет пятнадцати-шестнадцати… хотя, конечно, какой там у мертвых возраст.

– Ну что, Майк, садись, – говорит Николай Михайлович. – Давай побеседуем.

Жестом он отпускает сотрудника и некоторое время рассматривает насупившегося Майка.

– Что ты, в самом деле? – говорит ему Николай Михайлович. – У нас ведь не Контора, мы цивилизованные люди. Плохо, конечно, что ты сбежал, но никаких законов ты не нарушил, побеседуем с тобой и отпустим, кончится Фестиваль – уедешь назад в свой Вью-Ёрк.

– Я бы лучше остался.

– Ну это, сам понимаешь, невозможно, – Николай Михайлович разводит руками. – Тут есть свои правила. Да и мертвые обычно не могут долго в нашем мире.

Майк молчит.