Живые и взрослые

Он приходит в себя на земляном полу, в полутемной закопченной избе. Ищеев знает, что у избы нет ни дверей, ни окна, отсюда нельзя выбраться. Ему опять десять лет, он одет в лохмотья и зябко дрожит. Но страшнее холода – сосущий голод. Я и забыл, как это бывает, думает начод Ищеев, но маленький мальчик судорожно осматривает избу в поисках еды.

Мне не нужна еда, говорит себе Ищеев. Мне нужно сесть, закрыть глаза и сконцентрироваться.

Нет, нет, отвечает он сам себе, сначала я что-нибудь съем. Какая концентрация, когда я могу думать только о еде?

Тем более не так-то и трудно оказалось найти еду! Вон, в примитивном очаге краснеют угли, поднимается волна жара, побулькивает котелок… Это мытарный мир, напоминает себе Ищеев, но все равно подходит ближе, навстречу теплу и запаху еды.

Не боясь обжечься, он вытаскивает котелок из очага и погружает большую деревянную ложку в булькающее варево. Живот подводит от голода, Ищеев зачерпывает жижу, несет ложку ко рту и едва не роняет: из ложки на него не мигая смотрит широко открытый человеческий глаз.

Все это нереально, повторяет себе Ищеев. Это всего-навсего мытарный мир. Мои воплотившиеся страхи, вот и все.

Но другой внутренний голос звучит громче и настойчивей, и он твердит одно: я хочу есть!

Если это все нереально, говорит себе Ищеев, почему нельзя съесть в нереальном мире нереальной похлебки? С жадностью он набрасывается на еду, глаз проскальзывает по пищеводу, из какого-то далекого мира на мгновение возникают слова «проскальзывает словно устрица», а еще один голос спрашивает: и чей это был глаз? Женщины? Ребенка? Младенца? Дочери, которой у тебя так и не было?

Заткнись! – командует голосу Ищеев и продолжает есть похлебку, запихивая в рот ложку за ложкой. Но чем больше он ест, тем сильнее сосущая боль в животе, тем упрямее кричит кто-то из глубины нутра: есть! я хочу есть!

Что я делаю, спрашивает себя начод Ищеев. Я же не людоед. Даже если что-то и было давным-давно, в детстве, после смерти деда – я этого не помню. Я – Юрий Устинович Ищеев, Начальник Особого Департамента Внутреннего Контроля Управления Безопасности. Я никогда не буду голодать. Я не хочу есть эту похлебку.

Ищеев бросает ложку (есть! я хочу есть!) и поднимает глаза. На стене, где в дедовом доме висело изображение Бога, – черно-белая фотография: девочка-подросток, короткая стрижка, большие глаза, узкие искусанные губы.

– Иди сюда, – говорит девочка. – Я тебя накормлю.

Ищеев идет на зов. Свет тускнеет с каждым шагом, девочкино лицо исчезает. Тьма пеленает Ищеева, окружает его, безбрежная, бесконечная тьма… собственное тело кажется Ищееву огромным, а потом там, в глубине этого тела, подобно звездам, один за другим открываются глаза, которые он только что съел. Они смотрят на Ищеева со всех сторон, подмигивают ему, смеются над ним, точно спрашивают: угадай, кто я? И тогда Ищеев бежит прочь в безбрежной темноте, наполненной звездным смехом.

Нет уже ни начода Ищеева, ни мальчика Юры… лишь крошечный безымянный младенец летит сквозь мрак, и мрак пристально глядит на него, а потом сворачивается воронкой и втягивает в себя.

Начод Юрий Устинович Ищеев, внук одного из могущественнейших шаманов, каких знал мир, снова скользит по Межграничью. Я выбрался, твердит он себе, каким-то чудом – но выбрался. Внутри еще клокочет ужас, Ищеев не может ни восстановить дыхание, ни удержать концентрацию – но на сей раз ветер Межграничья тянет его куда надо, Ищеев уже чует приближение Станции.

Там я смогу передохнуть, говорит себе Ищеев, передохнуть – и понять, что же случилось.

Межграничье мягко вталкивает его сквозь пористые стены на Станцию. Внутри все залито непривычно ярким светом, Ищеев жмурится, пытаясь разглядеть полковника Стила, но вместо знакомой фигуры из сияния проступают четверо – и лишь увидев их вместе, Ищеев понимает, чье лицо преследовало его в мытарных мирах.

– Ах, Ника, – говорит он. – Жаль, что я не убил тебя раньше.

14

Все происходило слишком быстро. Сначала Лёва почувствовал, что где-то в Межграничье появился его враг Юрий Устинович. Избегая встречи, Лёва заскользил прочь, но почти сразу понял, что где-то здесь и его друзья: Гоша, Ника и… Марина! Главное – Марина! Лёва нащупал их в какой-то далекой изолированной области, не той, куда направлялся Ищеев. Но когда извилистые тропы Межграничья вывели Лёву к убежищу его друзей, Юрий Устинович был уже совсем рядом.

– Марина! – кричит Лёва, протискиваясь сквозь пористую оболочку. – Марина, Гоша, Ника… спасайтесь, он идет сюда!

– Нет, – отвечает Ника, – это не он идет, это я его сюда волоку. Это я протащила его через несколько промежуточных миров, а теперь мы его встретим здесь.

Зачем? – хочет спросить Лёва, но не успевает: сквозь стену просачивается фигура – оборванная, исхудавшая. Лёва с трудом узнает Юрия Устиновича.

Ищеев жмурится, всматривается, а потом со вздохом произносит:

– Ах, Ника. Жаль, что я не убил тебя раньше.

Ника усмехается: