Живые люди

— С ума сошел? — ругалась она. — Ты меня чуть не убил. Хорош в меня стволами тыкать… Подожди… Ты что, спал с пистолетом? — тут в ее глазах проявилась неприятная догадка. — Ты боишься, что я опять озверею? Понятно. Что ж, разумно, наверно, на твоем месте я бы тоже опасалась… Пистолет хоть на предохранителе? А то так можно ночью себе что-нибудь отстрелить.

— На предохранителе… — пробормотал я растерянно.

— Ладно, живи, — она усмехнулась. — Ты, правда, кончай в меня стрелять уже. За первый раз спасибо, но больше не надо.

Я хмыкнул и повалился навзничь, пытаясь отдышаться после испуга и короткой потасовки. В комнате горел свет — светодиодная полоска на стене над обеденным столом. Юля, похоже, встала давно, выглядела она бодро, в живых глазах горела деловая сосредоточенность.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

Я растерялся.

— В смысле? Вставать, умываться, завтракать…

— Не тупи. Я про лекарство.

— А… Сегодня снова буду искать подходящего зараженного, найду, вылечу, выходим его с тобой…

— И сколько это отнимет времени? — она не дала мне договорить. — Ты уверен, что сегодня найдешь подходящего? А сколько ему нужно будет времени, чтобы оклематься? Серега, время идет, люди умирают, а ты тянешь…

— И что? — перебил я ее. — Что ты предлагаешь? Идти одному? Или ты, может, со мной хочешь идти?..

— А почему нет?

— Ты с ума сошла? Мне одному-то не прорваться, тем более, если вести с собой девчонку! Еще и за тебя отвечать, за тобой следить, чтоб не сожрали, спасать на каждом шагу? Это не прогулочка, там на каждом шагу — смерть!

— Так, вот про девчонку ты это сейчас зря. — она вскочила на ноги, сердито тыча в меня пальцем. — Девчонка девчонке рознь. Я тебе не зайка какая-нибудь избалованная, ты еще не понял? Может, я окажусь полезнее, чем любой парень? Еще посмотрим, кто кого будет спасать.

Я саркастично хмыкнул.

— Тебе легко сейчас говорить, в укрытии. Как ты себя поведешь, когда нарвешься на них? Ты не понимаешь, что, если мы сгинем в пути, мы вообще никому не поможем?! А еще!.. — Я поднялся вслед за ней, оскальзываясь на куртках, и, встав напротив, ткнул себе в грудь пальцем. — …А еще я не подписывался никого спасать, умирать ни за кого я не обязан. Я хочу спасти людей, как можно больше, да, хочу! Но к этому надо подходить с холодной головой, иначе никакого толку не будет, это не героизм, это тупость!

Она замолчала, глядя мне в глаза, уже не сердито, просто упрямо. Губы были сжаты, в расширенных зрачках, казалось, видно было, как бегали мысли. Она не могла со мной согласиться, никак не могла.

— Ты прав, — наконец, сказала она, глядя на меня с укором. — С холодной головой надо подходить… Только знаешь… Дело не в героизме. Дело в другом. Ты мыслишь глобально, логично, это, конечно, правильно, не поспоришь… Но они там, наверху — не просто толпа, из которой нужно вылечить как можно больший процент. Это всё живые люди, Сережа, наши родные, наши друзья, коллеги, соседи…

"Учителя," — подумал я с горечью.

— Мы с тобой сегодня промедлим, — Юля продолжала уже спокойно, без негодования и обиды, — а кто-то, кто нам дорог, не дождется лекарства и умрет. А мы… Понимаешь, мы даже не узнаем, что он умер просто потому, что сейчас ты меня переспорил. Это не проценты, Сережа, это люди. Ты как бы прав, но… но так нельзя, это неправильно. Мы одних приносим в жертву, чтобы спасти других, мы кто такие, чтобы так распоряжаться чужими жизнями?

Я молчал. Она говорила то, о чем я и так думал все последние дни. Только я приходил к этому постепенно: когда узнал о возможности исцеления, когда второй раз потерял Любовь Андреевну, когда новым взглядом наблюдал за зараженными, когда выхаживал ее, Юлю… Эти мысли еще не успели стать моими убеждениями. А она мыслила так сразу, изначально, ей не нужно было размышлять и анализировать, кого-то терять — это было для нее и так понятно и естественно. Мне стало стыдно.

— Если ты не хочешь идти со мной, я пойду одна, — твердо сказала она, сжав кулаки.

Я развел руками:

— В таком состоянии? Ты же еле шевелишься… — я осекся, вспомнив, как резво она выбила у меня пистолет, и увидев, как бодро держалась сейчас.

— Мне уже лучше. Я вот поела, — она махнула рукой в сторону стола, — и ничего, не тошнит уже.

Я глянул на стол: там стояла пустая чашка из-под каши.

— Хорошо, — я немного смягчился. — Я рад, что тебе лучше. Даже удивлен, что ты так быстро окрепла.

Юля довольно ухмыльнулась. Потом кашлянула, возвращая себе сердитый вид, и спросила:

— Ты дашь мне с собой оружие?

Я смотрел на нее молча, сдерживая улыбку. Эта рыжая всё больше мне нравилась.

— Чего ты уставился? — спросила она. — Я серьезно тебя спрашиваю.

Я наклонился, поднял с пола пистолет и вручил его Юле. Она держала его в своих маленьких ладошках и смотрела на него растерянно: наверное, только сейчас поняла, что не представляет, как с этой штукой управляться