Живые люди

Проводники запирали туалеты, закрывали окна. Раздавали декларации. Нюта что-то небрежно отметила, мол, оружие, яд, ножи, семена, сельхозпродукцию – ничего из этого не везу. Какую везу сумму денег? Денег у нее вообще не было, никаких. Брат ее встретит, а уж обратно как-нибудь от вокзала доберется.

В это время соседи подсчитывали что-то и делили сумки, поглядывая на Нюту. «Сейчас попросят о чем-нибудь», – предположила она и быстро вышла в коридор.

Но проводники всех загоняли обратно и просили соблюдать тишину. «Чего они туда так бдят, – удивлялась она, – вот обратно поедем, тогда понятно: Солженицын, Амальрик, Зиновьев, Библия, наконец».

Прошли еще два томительных часа, и только тогда соседи ей объяснили, почему стоим. Оказывается, с нашими вагонными колесами по Европе ехать нельзя. Размер другой. Поэтому стоим и меняем колеса. «Прямо как тапочки», – подумала Нюта.

Последнее время появилась привычка – всех гостей переобувать в тапочки. Мама Тата страшно возмущалась: зачем? Но на кухне ей объяснили: «Мало ли кто и что принесет на обуви с улицы, а вдруг туберкулез?»

Наконец поезд тронулся. Немного проехал и опять встал. Тишина повисла могильная. Раздались русские голоса – не венгры. А Нюта подготовилась, знала кое-что по-венгерски. Могла сказать «спасибо», «извините», «здравствуйте» и «до свиданья». Но в коридоре были русские, говорили что-то отрывисто и сердито.

Вдруг раздвинулась дверь их купе.

– Здравствуйте, – неприятным голосом сказал один пограничник, а другой уже шарил глазами почему-то по потолку: как там спрятаться.

Все четверо протянули паспорта.

– По порядку, – голосом директора школы рявкнул главный.

Потом попросили всех выйти в коридор и начали шмонать под нижними полками.

Потом попросили открыть чемоданы. Нюта открыла сумку «Аэрофлот» – самая последняя мода в Москве. Пока младший копался в ее белье, главный подозрительно посмотрел на Нюту, сверяя ее лицо с паспортом:

– Это ваш паспорт? – спросил он.

– Да, – ответила подследственная, пока еще не везущая ничего из перечисленного выше, но уже вызывающая подозрение.

– Анна Савельевна Смирнова?

– Да.

– Какого года?

– Что какого года? – не поняла Нюта.

– Сколько вам лет?

– В марте исполнилось семнадцать.

Пограничники стали совещаться. Нюта выглядела на тринадцать-четырнадцать, но никак не на семнадцать.

– Это чье? – спросил младший, указывая на висящие брюки – предмет Нютиной гордости. Подруга перешила их из старых поношенных польских джинсов своего брата. Там, конечно, были заплатки, но при ходьбе абсолютно не заметно, если не наклоняться.

Главный внимательно смотрел за действиями младшего. Трое пассажиров купе: папа, мама и девочка лет десяти тоже наблюдали очень внимательно.

У Нюты замерло сердце: подсунули, суки, наверное. Или деньги, или наркотики. Зачем я, дура, выходила в коридор? Нюта никогда в жизни не видела этих наркотиков, но много о них читала. Она страшно побледнела, главный перенес свой внимательный взгляд на нее.

– Это что? – спрашивал младший, указывая на зашитые карманы. Семейство оживилось в предвкушении криминала.

– Карманы.

– Это мы видим, а почему они зашиты?

– Чтобы заплатки поставить.

Младший моментально вывернул джинсы наизнанку и там действительно были две заплатки на причинном месте – при этом хорошо были видны отрезанные карманы.

Главный заинтересовался, и они оба совместными усилиями вскрыли обе заплатки.

– Что это? – спросил главный.

– Дыра, – ответила Нюта.

– А что тут было?

– Дыры не было.

– А что было?

– Было красиво.

– Что вы тут хранили?

– Брат хранил себя.

– Чей брат?

– Брат подруги.

Разговор становился идиотским. Пограничники переглянулись и быстро вышли.

– Что, всё, что ли? – спросила у соседей Нюта.

Те молчали, как партизаны на очной ставке.

Через какое-то время дверь купе открылась, и на столик брякнулся Нютин паспорт. В паспорте была нужная отметка – разрешение на выезд.

Вскоре поезд тронулся, и соседи стали подобрее.

– У нас такие джинсы в детском мире продают, если с вечера занять, можно купить, – молвила жена.

– Да вы там сами все купите, не расстраивайтесь, – подтвердил муж. – Там даже из капстран джинсы бывают.

* * *

Опять остановка, опять пограничники, теперь венгерские. Идут веселые, шлепают штемпели, не глядя, абы куда. Как будто мы их самые лучшие друзья. И не давили их танками в пятьдесят шестом.

– Тешшик, – сказала Нюта, протягивая паспорт, и: – Кесенем сэпэн, – получая обратно. – Висонт латашро, – крикнула им вслед.

Соседи уважительно молчали, может, и вправду шпионка. Но своя, языки знает.

Поезд опять тронулся и такое невероятное счастье охватило Нюту, какое, наверное, испытывали заключенные концлагерей, покидая свою юдоль скорби и оказываясь в мире без страха, в счастливом мире счастливых людей. И она подумала, что хочет здесь жить всегда. Да ну, этого институтского дипломника. Другого найдет.