Живые люди

Но больше всего его поразило количество дворников, якобы составляющих часть труппы, – их было восемь.

Он уже знал, что самым почетным был Абдусалам, он хорошо зарабатывал и, как ему казалось, был единственным. Но бухгалтер ему объяснила, что нынешняя ситуация в театре не позволяет требовать денег на декорации и костюмы и приходится выкручиваться.

Чем больше Добрыня погружался в финансовые бумаги, тем яснее ему становилось, что все получаемые дворниками деньги, включая бесконечные премии и безвозмездную помощь, получал лично директор Иванов Иван Иванович.

Веселый бухгалтер ухахатывалась от его комментариев. Она пришла работать в театр недавно и видела во всем только комедийную составляющую. Она родилась в начале нового века, и ей не приходило в голову, что за все это веселье ее могут сослать до конца ее жизни на лесоповал поближе к Ледовитому океану.

И вообще она влюбилась в Добрыню.

Параллельно с репетицией в большом зале собралась остальная труппа. Прошли слухи, что весь репертуар закрывают. Актеры потребовали объяснений. Завлитка зашла в репетиционный зал и попросила прервать репетицию. Добрыня отказался и попросил больше не мешать.

В большом зале стояла траурная тишина, изредка нарушаемая выступлениями, – их текст давно известен, не стоит повторяться.

Обратились к директору, но Иван Иванович попросил заниматься делом, а не ерундой. На следующий день у него была назначена важная встреча, где он собирался взять реванш.

А репетиция шла хорошо. Антиидиоты резвились, как дети, женщины даже помолодели. Добрыня азартно показывал, бегал, смешно пародировал известных киноартистов. Взрывы смеха, доносящиеся со сцены, контрастировали с настроем большого зала.

После репетиции, игнорируя собрание, Добрыня заглянул к директору и попросил вызвать к нему всех дворников. У него появилась идея.

– Зачем восемь? – не понял Иванов. – Так много?

– Всех, кто у нас числится, – легкомысленно пропел режиссер и, удаляясь, добавил: – только в униформе, как положено, и с лопатами, нет, лучше с метлами.

В общежитии, где временно обитал режиссер, было пусто. В комнате Добрыни стояло шесть кроватей, застеленных красным кумачом, как могилы коммунистов, погибших за правое дело. Отопление не работало, несмотря на холодный сентябрь, сортиры были сломаны, замки не запирались. Накрыв себя шестью кумачами, режиссер строил планы на будущее. Сговор с дипломным курсом у него был в кармане.

* * *

Утром в театре его поджидали дворники: одетые «в подбор» театральных костюмов, у одного даже была дореволюционная бляха. Где их откопал Иванов? Из каких отбросов? Единственный, на кого можно было смотреть, был Абдусалам. Он был неподвижен, как Будда, и опирался на совершенно новенькую ладную метелку.

У остальных были метлы поношенные, наспех собранные по соседним дворам. Вот такой кастинг.

– Ну и что мне с вами делать?

Перепуганные бомжи смотрели в пол.

– Вынесите все декорации во двор и сожгите.

Директору донесли немедленно, но он ждал завтрашнего дня. А за декорации новоявленный главреж еще ответит по полной.

* * *

На следующее утро на доске объявлений появился приказ об увольнении – огромный список, вся труппа за исключением участниц «Антиидиота», в конце списка скромно стояло: Иванов Иван Иванович. За подписью Добрыни Исааковича Гутермана, главного режиссера театра имени Михаила Щепкина.

А к вечерув театре возник десант молодых наглых гениев, которые подобно нарождающимся почкам на весенней ветке выпихивают отжившие прошлогодние листья. Они беззастенчиво заполонили коридоры, затоптали ковры, заголосили на своем сленге.

Их привезла Маруся. Они поцеловались с Добрыней на глазах пробегающего мимо бухгалтера с ямочками, и шансы режиссера победить в этой неравной борьбе за независимость резко пошли вниз.

А сияющий Добрыня водил Марусю по театру, как по своей вотчине, показывал всевозможные углы и закоулки для репетиций, потом они еще раз поцеловались. Правда, девушка из Конотопа заявила, что сегодня же уедет, потому что еще не закончила дипломный спектакль в ЦИМе. Но ей тут понравилось. Пусть ждет. И упорхнула на вокзал.

Всюду валялись распахнутые рюкзаки, скинутые куртки, разбросанные тексты новых пьес. Бедные актеры брезгливо шарахались от варваров и тщетно искали своего директора.

Директор онемел, застав все безобразие в совершенно неподходящий момент, – он как раз сытно пообедал в хорошем ресторане с очень нужным человеком и пригласил этого человека к себе в театр на спектакль «Давным-давно», который у них и шел как раз тоже давным-давно. Директор любил его, там было четыре места, где зал смеялся. А это для такого долгожителя не так уж мало.

– Что происходит? – спросил он, войдя через главный вход в совершенно пустое фойе с пустым гардеробом. Ни билетерш, ни гардеробщиц.

– Что происходит? – спросил он за кулисами у одного почти народного артиста, преданно служащего театру последние шестьдесят пять лет.

– А это вас надо спросить, – неожиданно зло ответил тот. – Вы директор, не я. Где вас носит. У нас революция, между прочим.