Живые, пойте о нас!

Им казалось, что даже в названии этого городка таится какая-то насмешка. Какой там к черту Ораниенбаум — «апельсиновое дерево», когда на нем растут такие железные гостинцы! Форты, которым по военным нормам давно бы пора капитулировать, стреляют, самолеты взлетают с аэродрома под обстрелом противника, умирающая армия за ночь неожиданно оживает, бронепоезд, прорвавшись из глубокого тыла через оккупированную Латвию в Эстонию, а оттуда в Ленинград, начинает курсировать, действовать на ораниенбаумской «Малой земле». Вот почему так нужно фашистам любыми усилиями разгромить ораниенбаумскую группировку, подобрать ключи к Кронштадту. Пока стоит нерушимо Кронштадт, пока в боевой готовности его корабли и форты, Ленинград защищен и от нападения фашистского флота, надежно прикрыт со стороны моря.

…Неуютно, не спится фашистам в захваченном ими Петергофе. Днем и ночью видят они перед собою грозный, пышущий пламенем Кронштадт.

В одном из флигелей бывших царских конюшен расположился штаб немецкой 1-й пехотной дивизии. Здесь, сравнительно далеко от берега, у края каменной, старой, идущей от самого моря стены, за которой начинался парк Александрия, гитлеровцы чувствовали себя в относительной безопасности. Штаб размещался в подвале, куда тянулись серые и красные нити телефонных проводов. Телеграфисты, шифровальщики принимали и передавали приказы, донесения.

Поздно вечером 4 октября только что вернувшийся из расположения своих войск командир 1-й пехотной дивизии генерал-майор Клеффель занялся просмотром бумаг. На столе лежал небольшой белый листок с набранным готическим шрифтом названием солдатской газеты, с черным тевтонским орлом, державшим в когтях окаймленную кружком свастику.

«Солдаты фюрера! Вы слышите последние вздохи окруженного Ленинграда. Скоро вы вступите в этот богатый город. Ничто не может его спасти. Еще усилие — и армии группы «Север» отпразднуют победу…»

Завтра эти газеты раздадут солдатам.

Клеффель прислушался. Кронштадт не стрелял. Может быть, хоть в эту ночь удастся спокойно поспать.

При несомненном превосходстве своих сил фашистские дивизии несли на этих илистых, болотистых берегах значительные потерн.

Сроки, назначенные Гитлером для захвата Ленинграда, давно уже истекли, а немцы все еще топтались в лощинах у свинцовых, угрюмых вод Финского залива, у серо-красных, напоминавших крепостные, заводских стен огромного, ненавистного им города.

Город Октября поражал их своей таинственной, почти мистической силой сопротивления.

И среди слов, внушавших гитлеровцам особенный страх, наравне со словами «комиссар», «большевик» было грозное «матрос»!

Старики, бюргеры на покое, рассказывали внукам, волчатам из «гитлерюгенд», о схватках с красными моряками во время немецкой оккупации 1918 года. Они помнили русских матросов на бронепоездах в степях Таврии, помнили моряков Черноморского флота, которые предпочли утопить свои боевые суда, нежели сдать их врагу. Представление о революционных русских матросах сочеталось для немцев с воспоминаниями о красных немецких матросах, восставших в Киле, о моряках, шедших за Тельманом на баррикады Гамбурга.

…Старинные стенные часы, доставленные расторопным адъютантом из какого-то разграбленного дома, гулко пробили четыре удара. В этот час катера с кронштадтским десантом уже подходили к петергофской пристани. На катерах первой, согласно плану, шла флотская разведка.

Катер с группой разведчиков, которую возглавлял Иван Круташев, приближался к берегу. Моряки теснились в кубрике. Стоявший на борту краснофлотец делал промеры глубины лотом. Когда вместо лота в руках проверяющего оказался шест, разведчики один за другим появились наверху.

— Давай, ребята! Моря — по колено!

— Отставить разговоры. Докладывать глубину, — строго оборвал Круташев. Через несколько минут он тихо приказал: — Приготовиться к высадке!

Высаживались быстро. Прыгали, не чувствуя обжигающего холода, по пояс, по грудь в воде.

Берег молчал. Ни выстрела, ни ракеты. Держа наготове винтовки и гранаты, моряки, ускоряя шаг, цепляясь за скрытые под водой валуны, раздвигая камыши, падая, упорно продвигались вперед.

Павел Добрынин ступил на песок. Через несколько секунд рядом с ним появились Николай Применко и Иван Круташев.

Вдруг ослепительный луч прожектора, вырвавшийся откуда-то сверху, полоснул по берегу и медленно пошел вправо от них. Моряки прижались к земле. В это время второй катер с разведчиками ткнулся в песчаную отмель. Василий Веселовский со своей группой уже был в воде, на подходе к самой кромке берега. Он шел, крепко прижимая к себе ручной пулемет. Стучало в висках, сердце колотилось так сильно, что, казалось, окружающие слышат его стук. Глаза, привыкшие к мраку, видели лежавших за валунами товарищей. Веселовский различал белые полоски на их бушлатах. Неуклюже шагая по воде, он спешил к ним.

Где-то в городе, над Большим дворцом, взлетали и быстро гасли в небе осветительные ракеты.

Десантники кинулись к проволоке. Орудуя ножницами, рвали ее, проделывая ходы для идущих вслед. Враги были застигнуты врасплох.