Живые, пойте о нас!

На дороге показались люди. Мы залегли в канаву. Это были беженцы. Впереди два немецких солдата. Больше конвоиров не видно. Сразу решили: надо затесаться в толпу. Как только прошли первые ряды, мы броском к ним. Тут же поскидали бушлаты, переоделись с помощью добрых людей в гражданское. Немцы проверяли: у кого короткая стрижка, сразу уводили в сторону. У нас были чубы. Каждый получил в руки деревянную бирку с красной печатью, со свастикой.

Так начался тернистый путь трех кронштадтских дружков, полный постоянной опасности.

Мудрову повезло: поселившись в деревне, он зарекомендовал себя мастером-механиком, одним починил часы, другим — швейную машину. Промышлял он и охотой: подстрелив однажды лисицу, Николай сделал себе из ее шкурки воротник. С той поры его стали называть в деревне «моряком в бабьей шубе».

Вскоре Мудров вместе со своими товарищами начал отыскивать пути к партизанам. В конце концов через пастуха, бывшего сельского учителя, наладить такую связи, удалось. Но в лес моряки не уходили. Выполняя задания партизан, они оставались в деревне, жили в разных домах. Трудно сказать, знала ли старуха, приютившая Мудрова, о том, что его собираются арестовать. Только накануне она, раскинув карты, неожиданно сказала Николаю: «Беда тебе грозит… Уходить надо…» Так спасся Мудров. Другого Николая и Сашу предали два брата-дезертира, позднее расстрелянные партизанами. Моряки отчаянно сопротивлялись. Когда у Николая отказал парабеллум, он, безоружный, ухитрился сбить с ног двух эсэсовцев.

Николая повесили вместе с хозяйкой дома, где он жил. Сашу живым закопали в землю.

В партизанском отряде Мудров участвовал во многих боях. И в том, когда партизанам Осьминского района удалось спасти советских людей, которых везли на расстрел. Тогда-то он и застрелил коменданта фашистского гарнизона.

Однажды Мудров вместе с группой из пяти человек получил задание взорвать мост, вблизи которого была расположена вражеская батарея.

Стоял декабрь. Партизаны продвигались на лыжах. Внезапно наступила оттепель. Пошел дождь со снегом. Лыжи пришлось снять. Оставив бойцов в засаде напротив немецкого караульного помещения, Мудров с товарищем взяли по пуду взрывчатки и узкой тропочкой пробрались к мосту. Взрыв был произведен удачно, но на обратном пути партизаны едва не погибли. Дорога завела их в болото. Больше суток пробирались бойцы вдоль трясины. Только опыт охотника помог Мудрову вывести товарищей к деревне. С боем прорвались они через фашистский заслон. Один из них был ранен. Ночью задворками удалось уйти.

С одного из дворов, где стояли постоем фашисты, Мудров увел огромного куцехвостого битюга. Взобравшись на лошадь, стал петлять, чтобы запутать следы, и в конце концов оторвался от группы, заблудился в лесу. Мучил голод. Проплутав день, Николай решился на крайнее: привязав коня к ели, завязал ему глаза и перерезал штыком горло. Горячая кровь возвратила Николаю силы. Через некоторое время он вернулся к своим.

Позднее Мудров стал командовать отрядом, входившим в 9-ю партизанскую бригаду. Здесь он был награжден орденом Красного Знамени и медалью «Партизану Отечественном войны» I степени.

Николай Мудров не любит вспоминать о пережитом. Вот почему и в Петродворце бывает он так редко. Но минувшее не оставляет его. И тогда, чтобы обрести душевный покой, Мудров обращается за помощью к природе.

В свободные дни Николай Викторович со своей охотничьей собакой отправляется в лес. Иной раз он возвращается домой без добычи. Спугнутая псом дичь свободно улетает. А человек идет, глубоко вдыхает запахи леса, свежесть ветра. Под ногами прелость опавшей хвои и листьев.

Он должен побыть один, отвлечься от того, что приходит во сне… Просто ходить, глядеть на темно-зеленые ветви, на облака, плывущие между верхушками деревьев. И тогда тени прошлого рассеиваются, отголоски выстрелов смолкают, Николай Мудров возвращается в сегодняшний — добрый и светлый — день.

На встречу ветеранов в Петродворец приехал невысокого роста худощавый человек. Все в этом городе было ему знакомо с детства.

Алексей Степанов — петергофский паренек. Уходя из Кронштадта в десант осенней ночью сорок первого года на катере, он думал о той, что осталась на занятом фашистами берегу. Тоня! Это она признала его убитым.

Но он не был убит!

— …У меня остался в руке штык, винтовку раздробило осколком. Я спотыкался о трупы наших и немцев, помню окоп в парке, где нас оказалось несколько человек. Мы видели немецкую зенитную батарею, стрелявшую в упор по морякам. Забросали артиллеристов гранатами. Я был тогда ранен в голову и руку. Рядом разрывной пулей убило товарища. Шли уже вторые сутки боя, а может быть и третьи.

«Попробуем доплыть в Кронштадт», — сказал мне кто-то.

«Нет, сил не хватит»…