Живые тридцать сребреников

— Поверили? Как же вас легко обмануть. Вот и верите во всякую ерунду. — Он мотнул головой в сторону иконы, развернулся и шагнул прямо в руки еще одного гвардейца, который, наконец, протолкался снаружи.

— Вы арестованы за нападение на человека, — объявил ему комиссар, — с усугубляющим обстоятельством, что это был представитель власти.

Вадик покорно дал себя увести. Былой запал иссяк, и больше он не сказал ни слова. Гвардеец, в которого стреляли, поднялся. Комиссар обратился ко всем:

— Надеюсь, все поняли, что произошло? Ваш соотечественник совершил преступление. Никто не пострадал, и последствия, как мне кажется, ограничатся недолгим лечением. — Он глянул в наручный экран. — Пришли первые данные, мне сообщают, что преступник не был претендентом и, тем более, курсантом гвардии, он учился на психолога, в чем может убедиться любой желающий. Допросы пройдут публично, вы сможете наблюдать за ними в инфомире в реальном времени. Надеюсь, что и в будущем наше взаимодействие с вашей общиной будет столь же плодотворным, а про этот эксцесс мы забудем, поскольку тот, кто его спровоцировал, не ваш единоверец. Присланные мне сведения говорят, что в прошлом он жил на этой планете, а сейчас является студентом Института Изучения Мозга и к вашей общине отношения не имеет. Или мне доложили не обо всем?

— Вадим не был христианином, — сказал батюшка Виктор.

Он проводил гостей до выхода и надолго закрылся во внутренней комнате.

* * *

Дальнейшее пребывание на маяке потеряло смысл. Помолившись, народ потянулся к станции на лыжах. Связи, появлявшейся здесь изредка и урывками, все еще не было, и те, кто ушел первым, обещали прислать за оставшимися снегоходы.

Настроение упало. Можно сказать, что настроения не было вообще, а то, что было, разве настроением назовешь? Расстроение. Не расстройство, не горечь обиды или потери, а что-то неприятно-неописуемое.

Христианин должен принимать удары судьбы со смирением. Каждое событие для чего-то нужно, оно или возвращает на нужный путь, или учит чему-то. В голову сразу лезет крамольная мысль: а кого именно из множества людей требовалось вернуть или научить? Вадика? У него явно не все в порядке с мозгами, это еще в Столице было заметно, когда на яхту садились.

Нет, кивать на других глупо. Все, что происходит, происходит для каждого, в том числе и для Миры. Какой же вывод сделать из случившегося?

Пока ответа не было. Возможно, он придет позже. Сейчас Мира не знала, что делать дальше. Когда летели сюда из Столицы, планы ограничивались защитой иконы, дальше никто не заглядывал. Все могло кончиться плохо, и обратный путь сменился бы направлением на лечение.

Как поступить теперь? Возвращаться в Столицу? На чем? За чей счет? Главное — зачем? У нее — академический отпуск, она дома, а в Столице успешно учится брошенный ею Сергей, которому ее проблемы сейчас ни к чему.

Для начала нужно, наконец, повидать родителей. Мира поживет некоторое время у них, приведет мысли в порядок, и, может быть, Путь и откроется. Или, возможно, ее помощь потребуется здесь, на маяке, который теперь почти официально стал церковью.

К батюшке Виктору хотели попасть многие, ожидание длилось много часов. Все это время Мира молилась. За Сергея, за батюшку Виктора, за Вадика и оставшуюся в одиночестве Нинель, за родителей, за родных и знакомых, за всех дальних и ближних. За все человечество и за себя грешную, не знавшую, как поступить правильно.

Когда очередь подошла, Мира прошла внутрь и исповедовалась батюшке Виктору. В конце она сказала:

— Я совершила большой грех — ради веры оставила мужа. Не знаю, примет ли он меня обратно, между нами все кончено, и он, скорее всего, возьмет или уже взял другую жену. Поэтому мне не дает покоя другая мысль: если у крестившего меня батюшки нет супруги, могу ли я хотя бы предполагать, что однажды эта честь может быть оказана мне, или между крестившим и крещенным супружеские отношения невозможны?

Исповедь перетекла в прямой вопрос. Мира услышала, как батюшка Виктор вздохнул.

— Не нужно об этом думать, — сказал он. — У тебя есть муж, а у меня есть дело жизни, которое несравнимо важнее брака. Если рядом окажется человек, за которого я буду в ответе, дело пострадает. Я не твой крестный отец, Мира, но пусть не по букве закона, но именно мне выпали обязанности крестного — наставлять тебя духовно и молиться за тебя. Ты мне как сестра и как дочь. — Он несколько секунд помолчал. — Расскажу кое-что, поскольку это уже не тайна. С некоторых пор я стал «видеть». — Последнее слово было выделено интонацией, словно его взяли в кавычки, и сейчас оно как бы вмещало в себя не только то, что означало. — Что-то вроде предвидения. Внезапно приходят яркие картинки прошлого, настоящего, будущего или вариантов будущего — с движением и произносимыми при этом словами. Мне приходит информация, которую я никак не мог знать раньше или каким-то способом узнать теперь.