Живым не брать

Одно из ружей, которое держал бородатый, судя по внешности, более пожилой рыбак, поднялось и почти уперлось в грудь Макса.

— Алексеич, общупай солдатика. А ты, сынок, подними грабки. Не бойся, мы не укусим.

„Вот и припух“, — подумал Макс убито, но попытки выдернуть из-за пояса пистолет не сделал. Было видно — такое движение обойдется ему дороже. Приподнял руки, позволяя себя обыскать.

— Хо, Матвеич, да у него пушка!

Рыбак, обстукавший ладонями Макса от плеч до пяток, вытащил из-за его спины макарыча.

— Еще что-нибудь есть? — спросил бородатый, не опуская ружья.

— Вроде бы пусто.

— Садись на пенек, солдат, — предложил бородатый и подтолкнул Макса стволами в грудь. — Жрать будешь?

Макс облизал губы. С убитым видом ответил:

— Можно бы… не откажусь…

— Алексеич, — приказал бородатый, — плесни гостю ушицы. Пусть поест. Заодно поговорим.

Макс дрожащими руками взял алюминиевую миску. Поставил на колени.

— Ты кто такой? — спросил его бородатый, так и не выпускавший ружья из рук.

— Солдат.

— Гляди-кось, Алексеич, — он солдат. И откуда же такой фрукт появился в этих местах? Убег со службы, что ли? Значит, дезертир?

Макс ответил не задумываясь:

— Наоборот. Мы дезертира ищем.

— Ты один его ловить вышел?

— Нет, нас группа. Я с ними разминулся в лесу. Да вот и вышел на вас.

— Допустим, поверили. А почему небритый?

Макс тронул щеку, щетина кололась.

— Четверо суток в лесу.

— Паршивый у тебя командир. Право слово. — Бородатый укоризненно покачал головой. — А если две недели проходите? Обрастете шерстью и в берлоги полезете?

Макс с раздражением подумал, что Бородатый, если судить по его поведению и рассуждениям, — бывший офицер и впарить ему свою версию будет непросто. Все же решил попробовать.

— Собирались по тревоге. Спешили. Некогда было брать бритву…

— Значит, вместо автомата в спешке прихватил Макарова?

— Нет.

— Откуда же он у тебя?

— Положен по штату.

— С каких это пор солдат вооружают пистолетами?

Врать так врать по крупному. Авось пронесет.

— У нас во внутренних войсках вооружают.

— Какой у него номер?

— У кого?

— У твоего Макарова?

Макс опустил глаза.

— Не помню.

— Значит, ствол не твой. Я пятнадцать лет назад со службы уволился, а номер своего пистолета помню. А ты, Алексеич?

— Как дважды два.

— Ладно, солдат, доедай. Я тебе верю мало, потому поедешь с нами в Поречье. Там с тобой разберутся.

— Мне нельзя уходить отсюда. — Скрипя зубами от злости, Макс пытался отстоять свои права. Придет группа, а меня нет…

— Перебьются. Из Поречья тебя подбросят в город.

А в случае чего, мы ответим…

— Не поеду. — Макс решил стоять на своем.

— Это ты зря, малыш. — Бородатый покачал головой. — Алексееич, спеленай-ка неразумного.

Неожиданно сильный удар в челюсть опрокинул Макса на землю. В глазах поплыли красные двоящиеся круги.

— Лежи, лежи. — Рыбак легко опрокинул поверженного Чикина на живот — ну и силища! — завернул руки за спину и стянул их обрывком сыромятного ремешка, который ему бросил Бородатый. — И не надо, милок, дергаться. Мы вот верши вытащим и почапаем по холодку до места.

Рыбаки не спешили. Уже смеркалось, когда они начали вытаскивать из воды огромные мордушки и выгребать из них крупную и мелкую рыбу. Что-то ссыпали в лодку, что-то выбрасывали в реку, переругивались, поработав, курили, и все это происходило так, будто Макса не существовало в природе вообще. Ночь уже накрыла землю густой синеватой теменью. На небо высыпали звезды. Над рекой курилась серая кисея тумана и медленно наползала на берег. Рядом с местом, где лежал Макс, у правого его бока уютно потрескивал костер, над которым на рогульках теперь висел большой закопченный чайник. В огне то и дело с треском взрывались поленья и выбрасывали вверх снопы быстро гаснувших искр.

Еще пацаном Макс мечтал о путешествиях, о вечерах у костра на берегу озера или реки. Но самое большее, что ему удавалось в те годы, были костры, которые они разжигали на мусорных кучах за жилыми домами рабочего поселка.

Туда они уходили с друзьями, собирали ветки, поленья, щепу от старых ящиков и разжигали огонь. Сидели вокруг огнища кружком, очарованные пляской пламени, подкидывали в костер топливо, рассказывали друг другу страшные истории про оборотней, привидения и призраков. Потом в нагоревших угольях пекли картошку, выгребали ее из золы почерневшую, с обуглившимися боками, подбрасывая на ладонях, обдували пепел и ели целиком, не очищая.