Жизнь Аполлония Тианского

3. Прочие беседы вел он в священных рощах, тесно обступивших капище. Как-то раз толковал он об общежитейском согласии и учил, что следует поддерживать друг друга и помогать друг другу, а воробьи тихо сидели на деревьях — и вдруг один воробей, прилетев, зачирикал, словно призывая куда-то своих собратьев, а те, заслышав призыв, защебетали и всею стаею улетели вослед призывавшему. Аполлоний знал, почему всполошились воробьи, но не объяснил это своим собеседникам и продолжал говорить, однако, когда все уставились на птиц, а иные по неведению решили, будто случилось чудо, он прервал свое рассуждение и сказал: «Мальчишка нес в лукошке пшено, поскользнулся и, кое-как собравши рассыпанное, ушел, а на тропинке осталось еще много зерен. Этот воробей оказался рядом и поспешил рассказать остальным о нечаянной удаче, чтобы полакомиться вместе». Большинство слушателей тут же кинулись к указанной Аполлонием тропинке, а сам Аполлоний продолжал беседовать с оставшимися о прежнем предмете, то есть об общежитейском согласии, и, когда уходившие воротились с возгласами удивления, он сказал: «Вот видите, как воробьи пекутся друг о друге и как привержены они общежитейскому согласию! Мы же согласия не чтим и, случись нам увидеть, как кто-то делится с другими, назовем его мотом, кутилой или еще как-нибудь в этом роде, а тех, о ком он позаботился, ославим холуями и дармоедами. Что же нам остается, как не сидеть взаперти, подобно откармливаемым на убой каплунам, и жрать тайком, покуда не лопнем от жира?»

и как предрек он им мор (4)

4. В Ефес проникла чума, и, хотя мор еще не распространился, Аполлоний почуял опасность и изъяснил предведение свое, часто восклицая посреди беседы: «О земля, да пребудешь ты собою!» и добавляя с угрозою: «Спаси сих человеков!» или «Не надвигайся на нас!» Однако горожане не понимали его пророчеств, почитая их праздными измышлениями, хотя и видели, сколь часто он посещает храмы, дабы молитвою отвратить беду. Раз уж ефесяне относились к недугу столь беспечно, Аполлоний решил, что не приспела еще пора помогать им, и отправился посетить другие ионийские города, улаживая местные дела и непрестанно толкуя своим собеседникам, как уберечься от мора.

и об иных его изречениях и поучениях, особливо в Смирне (5—9)

5. Итак, прибыл он в Смирну, где встретили его ионяне, справлявшие в ту пору Панионийский праздник[132], и там, читая ионийское постановление, в коем жители приглашали его участвовать в упомянутом празднике, вдруг заметил отнюдь не ионийское имя: постановление было подписано неким Лукуллом. Аполлоний немедля обратился к ионянам с посланием, порицая такую дикость[133], ибо случилось ему найти в городских постановлениях также Фабриция и другие подобные имена. А насколько крепко выбранил их Аполлоний, ясно из упомянутого послания.

6. На другой день, явившись пред ионянами, Аполлоний спросил: «Что это за чаша?» — «Это панионийская чаша», — отвечали они. Тогда, зачерпнув из чаши и свершив возлияние, он провозгласил: «Боги, водители ионян! Даруйте их прекрасным селениям безопасное море и да не впидет к ним никакое зло от земли, а Эгеон, колебатель холмов, да не сотрясет их города!» Все это произнес он, как я полагаю, исполнясь божественного вдохновения и предвидя беды[134], обрушившиеся впоследствии на Смирну, Милет, Хиос, Самос и многие Иады.

7. Наблюдая, с каким усердием изощряются жители Смирны в красноречии, Аполлоний ободрял их, побуждая к еще большему усердию и призывая радеть о самих себе больше, чем о городе, ибо хотя город их изо всех городов под солнцем прекраснейший и хотя обитают они близ моря, овеваемые морскими зефирами, однако сладостней городу увенчаться мужами, нежели строениями или картинами, или излишним золотом, ибо строения пребывают на одном месте и нигде не видны, кроме как на том клочке земли, на коем воздвигнуты, а добрых мужей видно всюду, всюду слышен их голос, и столько возвеличено ими отечество, сколько земли сами они в силах обойти. Аполлоний добавил также, что прекрасные города, вроде Смирны, сходны с олимпийским кумиром Зевса работы Фидия, ибо сей Зевс сидит, и сидит так, как задумал ваятель, — а вот мужей, ходящих по свету, лучше уподобить Гомерову Зевсу, сотворенному Гомером во многих образах и куда как достославнейшему, нежели изваяние из слоновой кости, ибо Фидиева Зевса зрят лишь на земле, а Гомерова умопостигают во всем своде небесном.