Жизнь Большой Реки

Фоти молниеносно переключает рычаги. Моторка останавливается. Леска дрожит, как натянутая струна. Я хватаюсь за нее и второй рукой. Лялё обхватил меня и придерживает. Свесившись с кормы, я все еще ору, чтобы Фоти дал задний ход, а то мне оторвет руку.

— Трави! — кричит Фоти. — Трави леску. Но не давай слабины. Не давай, говорю, слабины! Леска лопнет!

Я ничего не понимаю. Почему я не могу давать слабину? Почему он не переключит реверс? Блесна зацепилась, застряла где-то на дне, а я должен на этой проклятой леске держать лодку с включенным двигателем. Рука! О, моя рука!

Но капитал Фоти отдал приказ. Я стараюсь второй рукой сматывать леску с запястья, выпуская ее в соответствии с его распоряжением. Когда отмотал, то леска выскользнула у меня из руки, хотя мотор удерживал лодку на том же месте.

Напряжение чуть ослабло. Я вздохнул и выпрямился. Вдруг… блеснуло. Золотой дугой что-то взметнулось из воды там, в нескольких десятках метров позади нас. Снова рывок— и сумасшедшая леска убегает из моих рук. Жжет ладони. Режет их до кропи. Лялё бросается на помощь, перехватывает леску.

— Оставь! Оставь! — надрывается Фоти. — Пусть сам, без помощи, вытащит свою первую дорадо! Сам или пусть дьяволы возьмут проклятого гринго! Не помогай!

Катушка с запасом лески крутится и прыгает по дну лодки. Хватит ли этого запаса? От боли я прикусываю губу, но знаю, не выпущу! Ни за какие сокровища мира не выпущу эту леску, перерезающую ладонь. Там. на крючке, бьется дорадо. Моя первая дорадо!

Как долго длился поединок, этого я не могу сказать. Может быть, двадцать минут, а может, полчаса или даже больше. В памяти до сегодняшней поры осталось ощущение боли и радости. Окровавленными руками я выбирал леску, едва лишь натяжение ослабевало, и выпускал ее, когда бьющаяся рыба делала очередной рывок.

Наконец мне удалось подтянуть дорадо к самому борту моторки. Я тяжело дышал, перед глазами плыли красные мушки. Я был счастлив. Наступила решающая минута. Фоти вооружился солидным багром, выждал, перегнувшись через борт, подходящий момент и… неожиданно ударил дорадо багром, подцепил ее и втащил в лодку.

Золотое чудовище еще сражалось. Оно оставило следы зубов на деревянной скамейке. Пришлось оглушить ее несколькими ударами топора.

_{МОЯ ПЕРВАЯ ДОРАДО! ОНА ВЕСИЛА 20 КИЛОГРАММОВ!}

Трофей оценивали со знанием дела, подвесив рыбину на пружинных весах.

— Двадцать килограммов, — объявил Фоти. — Хорошей штучкой начал, гринго.

Руки у меня тряслись, по телу шла дрожь. Глубоко застрявший в рыбьей пасти крючок я, естественно, должен был вытаскивать сам. На твердой, выкованной из бронзы блесне виднелись следы зубов дорадо! Видимо, она еще успела закрыть пасть и «скрипнуть зубами». Фоти посоветовал плюнуть на блесну — на счастье. И пробормотал заклятие, только ему одному известное. Я снова вытравил леску. Лялё тоже, с другого конца кормы.

— Сейчас будет брать, — заявил наш капитан. — Начало было хорошим.

Откуда он знал, что будет брать, я не спрашивал. Моросящий дождик время от времени переходил в ливень, поверхность реки покрывалась тогда прыгающими пузырьками, словно кипела. Единственным головным убором на всю нашу тройку был пробковый шлем Фоти. Но кто обращал на это внимание! Рыба клевала!

Умело ведя моторку через быстрины то вверх, то вниз по реке, Фоти пел придуманную им самим песню: «Эх!.. Парана… река широкаяааа…»

Ловя вдвоем, мы в течение следующих двух-трех часов вытащили еще девять экземпляров королевской рыбы. Каждая из них сражалась так, как и подобало истинному «мужику Параны». Великолепная рыбалка! Всего наш улов составил сто сорок пять килограммов рыбы.

Мокрые, измазанные и рыбьей кровью и собственной из израненных рук, переполненные какой-то дикой радостью, мы потеряли ощущение времени. Понять это может лишь тот, кто сам переживал подобные эмоции, чувствовал собственной рукой, как на другом конце лески бьется дорадо, видел золотые всплески — прыжки рыбы, пытающейся освободиться.

До вечера было еще далеко, когда непредвиденный случай прервал ловлю: две дорадо Длти одновременно проглотили блесны.

Ветер разогнал тучи. Дождь перестал. Мы возвращались в превосходном настроении. Вот моторка уткнулась в берег острова. Болели, горели искалеченные, изрезанные леской ладони. А нам предстояло еще выпотрошить и почистить добычу.

У самой палатки Фоти задержался, обнял меня за плечи и доверительно шепнул на ухо:

— А в другой раз, когда будешь ловить в реке дорадо, но забудь, Виктор, вот об этом!

Он махнул перед моим лицом грубой кожаной рукавицей. Гораздо позднее он объяснил, почему не вспомнил о защитных рукавицах, когда рыба калечила мне руки. По его мнению, самый ценный опыт приобретается на собственной шкуре.

На острове мы застали гостей. С моторкой прибуксировали сюда несколько челнов. Рыбаки. Их было примерно с дюжину. Вблизи палатки они поставили шалаши, покрыв их кусками презента. По их словам, они приплыли сюда в надежде, что после дождя рыба будет хорошо брать.