Жизнь Большой Реки

Дорадо прыгает! Причем она делает прыжки в воздухе не в погоне за насекомыми, а просто из спортивных побуждений. Даже небольшая пятикилограммовая дорадо прыгает в высоту на 5 футов, а рывком способна без труда вытянуть пятьдесят ярдов лески!..

От Лялё я узнал, что дорадо славится не только исключительно нежным вкусом, но прежде всего тем, что это жестокий хищник, сражающийся яростно и до конца. В здешних тропических водах ей придумали много прозвищ: эль тигре — «тигр», эль тибурон — «акула», эль пирата дель Парана — «пират Параны». Индейцы гуарани дали ей свое, довольно странное определение: эль мае махо дель рио, то есть «самый большой мужик реки». В их понятии это «почетный» титул.

По словам Лялё, самый лучший, вызывающий незабываемые эмоции способ ловли дорадо на верхней Паране — ловля «с руки», при помощи шнура, тянущегося за лодкой. Такая снасть должна иметь по меньшей мере стометровую длину. На конце ее — стальная, непременно стальная проволока, хотя бы метр, а потом блесна. Почему проволока должна быть непременно стальной? Очень просто: острые, как пила, зубы дорадо перекусывают железную дли медную проволоку, словно стебель травы. Блесна тоже нужна не какая попало, а длиной около тридцати сантиметров с прикрепленным к ней внушительным крючком. Дорадо не клюнет на маленькую рыбку.

Плыть по Большой Реке и не поймать дорадо значило бы упустить возможность волнующего приключения.

Основной помехой на пути к осуществлению этой мечты было паше судно, наша байдарка. Она была слишком мала и не годилась для такого рода рыбной ловли. Если бы мы, быстро гребя, потащили за собой блесну и ее схватила бы рыбка подходящего размера, тогда бы наша байдарочка неминуемо перевернулась и мы против желания искупались бы. С дорадо шутки плохи. Что же делать?

Лялё предложил: спешить нам не нужно, время есть; мы переправимся на аргентинский берег и оставим байдарку и все наши нощи в расположенном неподалеку селении. В нескольких километрах от реки живет Фоти. У него моторная лодка. Сам он большой чудак, не пьет, например, воды. Фоти — рыбак из рыбаков. Про него потихоньку поговаривают, будто он знает чары и заклинания для дорадо. Как бы там ни было, он здешний, речной человек. Если мы застанем его дома и если нам удастся уговорить его отправиться с нами несколько дней порыбачить на его моторке, то наверняка вернемся не с пустыми руками. Все это звучало заманчиво. Я одобрил план.

Встреча и знакомство с Фоти были довольно примечательными. Оставив байдарку у причала, мы зашагали к поселку, где он жил. Деревянный домик рядом с универсальной ремонтной мастерской. Стены комнаты обвешаны оружием, рыболовными снастями, шкурами. Возраст хозяина трудно было определить. Так всегда с речными людьми. Ему могло быть под шестьдесят или значительно больше. Не подлежало, однако, сомнению, что не одного молодого он сможет обставить.

Хмуро выслушал он мое предложение вместе порыбачить на моторной лодке. Долго ощупывал меня светло-голубыми немигающими глазами и наконец процедил:

— Дорадо — нелегкая рыба. Быть может, ее долго придется ловить. Лихорадка меня трясет, вода речная мне вредна. Для противоядия вместо лекарства нужно будет вино… белое… с дюжину бутылок.

Я торопливо поддакнул, что действительно речной водой лихорадку не вылечишь. Фоти помолчал немного, потом заявил:

— Договорились. На моем острове, то есть на парагвайском, по все равно моем, мы разобьем лагерь. К месту, где стоит моторка, доберемся на грузовичке.

Поселок-колония, как обычно в Мисьонесе, тянулся вдоль дороги на долгие километры. В ближайшем баре мы купили снеди и белого вина.

Моторка оказалась допотопной, но действительно большой. В ней без труда разместились ящики с вином и наше походное снаряжение вместе с моей палаткой.

Начал лить дождь. К острову мы доплыли промокшие до нитки, моторка была ведь открытой. Палатку ставили под струями теплого дождя. Потом ливень перешел в докучливый моросящий Дождь.

— Погода как раз подходящая, — заявил Фоти.

Ничего не поделаешь: он капитан. Он командует. Плащи мы оставили в палатке. В лодку берем только лески и блесны. Опасаясь приступа лихорадки, прихватываем ящик вина.

Двигатель работает на малых оборотах, моторка с трудом движется против течения, преодолевая быстрину у парагвайского берега. Ведет лодку Фоти, сидящий у мотора. Лялё накрылся парусиной и прикорнул рядом с «капитаном». Шелестит докучливый дождик.

Промокший, сижу я на корме, намотав вокруг запястья леску. На конце ее, в пятидесяти — шестидесяти метрах за нами, прыгает блесна, завлекая дорадо. Проходит час, другой. Ничего не происходит. Скучно и мокро. Я повернулся в сторону Фоти, протягивая свободную руку за лекарством от лихорадки, и вдруг… дернуло.

И как дернуло! Я едва не вылетел за борт. До сих пор не понимаю, как у меня тогда руку не вырвало.

— Стоп! Стоп! — ору я во всю глотку. — Остановить мотор! Блесна зацепилась за дно!