Жизнь Большой Реки

Один из незнакомцев обрисовал свою встречу со змеей, которая, по его словам, была чудовищной помесью коралловой змеи и гремучей. Вся компания затаив дыхание слушала рассказ о страшилище почти трехметровой длины, покрытом бело-красно-черной кожей, с хвостом, который заканчивался… погремушкой. Рассказчик уверял, что грохот был слышен по крайней мере за полкилометра. Он ехал тогда верхом, и страшилище молниеносно бросилось на всадника:

— Я успел уклониться. Только благодаря этому я сейчас сижу с вами. Змея перескочила через меня, пролетела над лошадью.

И тут я сделал ошибку: подверг его слова сомнению. Имея большой опыт и немалые познания по части этой южноамериканской напасти, я стал объяснять невозможность скрещивания двух совершенно различных видов змей. Заявил, что «прыжки» змей следует отнести к категории побасенок.

Мои научные рассуждения были встречены глухим молчанием, в котором почувствовалось недовольство. Спустя недолгое время кто-то недоброжелательно спросил, неужели я, гринго, никогда не слышал о змеях, кусающих свою жертву ядовитым зубом на конце хвоста? Потому что-де он сам, своими руками, после схватки — тут следовал драматический рассказ о ней — освободил человечество от этого ужаса! Но змея к тому времени произвела страшные опустошения в окрестностях.

Я вторично совершил ошибку: снова возразил, снова стал доказывать.

Объясняю, почему я называю это ошибкой: одно дело — не поверить, усомниться в достоверности того или иного факта дома, у камина, и совсем другое — на острове, где-то на верхней Паране, беседуя со случайно встретившимися людьми. Сейчас-то я знаю, что так поступать нельзя.

Когда третий из них начал рассказывать о своем приключении, глаза слушателей были устремлены… на меня. Они смотрели выжидающе и недоброжелательно. Должен признать, что эта история классом была выше предыдущих. Ее автор был настоящий артист. Как красочно описал он свое спасение на хребте мчащегося как ветер коня и гнавшуюся за ним ярару! Разумеется, змея была длиной в несколько метров, а толщиной «со ствол старого лопахо». Но самое интересное, что на ней была шерсть… как у тигра!

Эта змея, покрытая мехом, настолько потрясла меня, что я отреагировал самым глупым образом (во всяком случае при сложившейся ситуации): рассмеялся во весь голос. Все молча смотрели на меня. Смеялся только один я.

Герой истории не спеша поднялся, перешагнул через костер и встал передо мной. Он стал говорить медленно, цедя слова, омерзительно слащавым, почти ласковым голосом, в котором, однако, проскальзывали нотки сдерживаемого бешенства:

— Так что? Так ярара не может быть покрытой шерстью? Так, значит, я лгу?

Я молчал. Он сделал еще полшага в мою сторону. Слегка пригнувшись, сжавшись, он стоял так близко, что почти касался меня. Я чувствовал его горячее дыхание, мы смотрели друг другу в глаза:

— Я спрашиваю: так, значит, я лгу?

Быстрое движение его руки, и… я ощущаю, как к животу прижимается револьверный ствол.

— Говори, проклятый гринго. Может змея быть волосатой? Да или нет?!

У костра никто не шевельнулся. Все словно бы застыли в ожидании.

Я знаю, что самые ученые академические диспуты можно вести до бесконечности, так и не приходя к согласию. Однако в нашем случае оригинальную разницу в мнениях нужно было ликвидировать как можно быстрее. Аргумент, прижатый к моим ребрам, был довольно весомым. Игра не стоила свеч. Наверняка не стоила, пусть даже проклятая ярара будет представлена волосатой, как сам дьявол!

На этот раз я не сделал ошибки, не выстрелил. Просто молниеносно выдернул ладонь из кармана и… высоко поднял обе руки. Пустые. С широко расставленными пальцами. И стал… смеяться. Хохотал как помешанный, не в силах остановиться, так что слезы выступили у меня на глазах. Самым странным было то, что смеялся я совершенно искренне. Слишком уж была глупая ситуация. Лишь бы только скрывавшийся наверху друг сохранил выдержку.

Я стоял с поднятыми руками. Ствол револьвера все еще давил в живот:

— Ну, говори же наконец! Я лгун, да?

На этот раз он крикнул. Я стократно предпочитал крик слащавым словам, процеженным сквозь зубы. Несмотря ни на что, в нем слышалась нерешительность, моя реакция, по-видимому, поразила противника, он ничего уже не понимал.

— Ну что ты! — пробормотал я сквозь смех. — Разумеется, ярары бывают волосатыми. Я сам даже одну такую змею убил. У нее были такие лохмы, что пришлось остричь шкуру.

— Не лги, гринго! — рявкнул кто-то у костра.

Я медленно опустил руки и с оскорбленной миной резким топом бросил в сторону сидящих:

— Кто это сказал? Пусть повторит!

А потом обратился к верзиле с револьвером:

— Видишь? Они не верят нам!

Я выиграл партию: рука с револьвером опустилась. Мы вернулись к питью мате.