Жизнь Большой Реки

Они жаловались на плохой улов, на то, что долгое время не могут раздобыть приманки для ловли крупной рыбы. Ведь известно: самая лучшая приманка — это рыба сабало, что-то среднее между большой плотвой и небольшим карпом. Ловят ее сетью, которую тянут по отмели. Сабало плавает обычно косяками, за один раз можно захватить сетью сразу несколько десятков килограммов. Живую приманку хранят в деревянных затопленных клетках. Беда была в том, что уже дня три сабало не показывалась у берега, а старые запасы исчерпались. По каким-то только рыбакам известным признакам на небе и на реке они полагали, что завтра день будет безветренным. Именно в такую пору сабало подходит к берегу, на отмели.

Утро действительно было тихим. Поверхность воды — как зеркало. Но ни следа сабало. Так по крайней мере заявляли с грустью рыбаки, наблюдавшие за рекой.

Потом стало здорово припекать, с неба стекал полуденный жар. Широко разлившаяся в этом месте верхняя Парана катила мутные воды, в которых отражался солнечный блеск, насыщал воздух влажной духотой. На далекой парагвайской стороне дрожала в мареве полоска леса. Все застыло в неподвижности, замерло в спячке. В пижамах, мокрых от пота и липнущих к телу, разморенные и вялые, мы сидели под пальмовым навесом. Вдруг один из рыбаков, высмотрев что-то, поднял всех на ноги:

— Сабалос!

Напротив нашего лагеря на поверхности реки виднелись расходящиеся круги, словно кто-то пальцем касался водяной глади снизу, из глубины. Это были «следы» сабало, высовывающей рты. Рыбаки знают: когда сабало движется косяком по отмели, то — жара не жара, дождь не дождь — нужно закидывать сети. Рыбаки бросились к челнам, столкнули их в реку, выбросили сеть широким полукругом и, войдя в воду, начали ее тащить. Я остался на берегу и наблюдал эту сцену издали. Темные, но пояс погруженные фигуры рыбаков двигались но реке, как в китайском театре теней, в ячейках сети сверкали живым серебром капли воды. Мне захотелось сфотографировать это. Чтобы на голове у меня было что-то влажное, я окунул в воду соломенную шляпу и поплелся к палатке за фотоаппаратом. Раскаленная земля так обжигала ступни, что я решил надеть сапоги, старые высокие сапоги, годные для езды верхом и для лазанья в зарослях. Пока я медленно брел по едва заметной в маторалес прибрежной тропинке, мои товарищи уже довольно далеко ушли вниз по реке. Глядя через камыши, я выбирал подходящий момент для съемки.

И вдруг я почувствовал удар по ноге. Легкий, еле ощутимый, как прикосновение тонкой веточки. Инстинкт, какой-то непроизвольный рефлекс человека, привыкшего к тропическому лесу, заставил меня отскочить назад.

Передо мной на тропке стояла ярара — одна из самых ядовитых змей Южной Америки.

«Ярара стоит» — жаргонное выражение, разумеется. Так говорят лесные люди. Змея может поднять лишь одну треть своего тела, а две трети ее длины, скрученные в клубок, должны создавать опору. Но если ярара «встает», это значит, что она готова к атаке.

Змея не кусается. Змея ударяет, бьет широко раскрытой пастью, из которой торчат вперед два ядовитых клыка. Такой удар оставляет почти незаметный след, похожий на два укола острой иглой. И больше ничего. Но этого достаточно.

Мой противник представлял собой самый большой экземпляр ярары, какой мне когда-либо доводилось видеть. В длину он имел, пожалуй, метра полтора. Слегка откинутая назад треугольная голова грозно подрагивала, будто пружина, готовая распрямиться и нанести удар. Нанести еще один удар!

Дурацкое положение: инстинктивно отскочив назад, я стою в одной легкой пижаме и держу в руках фотоаппарат вместо какой-нибудь внушительной палки. А разъяренная змея, нанеся удар, и не думает отступать, ожидая, что я вновь неосторожно приближусь.

Извините уж меня, по… снимка я тогда не сделал. Не сфотографировал ни тянущих сеть рыбаков, ни великолепный экземпляр ярары. Ну и быстро же я бежал к лагерю, на открытое пространство. На болотистом берегу я молниеносно скинул штаны и дрожащими руками стянул сапоги.

Разглядываю ногу: старые шрамы и новые царапины… Лихорадочно ищу след укуса, вернее, следы двух легких уколов с небольшими капельками свежей крови. Вспоминаю, что у нас нет, именно сейчас и нет сыворотки: несколько дней назад мы отдали ее, рассчитывая, что в Посадасе купим новую. Но до Посадаса еще два дня пути… Где след уколов? Нужно будет в этом месте сделать глубокий крестообразный надрез и выпустить, выдавить как можно больше отравленной крови. Затем крепко перевязать ногу выше ранки, задержать кровообращение.

Ищу и ищу. Челюсть у меня прыгает, пальцы дрожат, когда я ощупываю ногу, ожидая почувствовать боль на месте укуса. Ничего не могу найти.

И тогда мне в голову приходит радостная мысль: ядовитые зубы ярары, вероятно, не пробили голенища. Можно вздохнуть спокойно.

Разглядываю сапог: обнаруживаю на нем двойной след укола. Зубы продырявили голенище насквозь. Но оно, видимо, в этот момент не прилегало вплотную к ноге, зубы не коснулись моей кожи!