Жизнь Большой Реки

С 1905 года многое изменилось, число жителей значительно выросло, проложена сеть дорог. Только река не поддается изменениям, остается такой же капризной, своенравной, показывающей время от времени свою мощь. В январе 1966 года при очередном наводнении пришлось эвакуировать 200 тысяч человек. Десятки ранчо были снесены, многие дороги затоплены, расположенные на возвышенных местах участки были полностью отрезаны водой от остального мира. Убытки измерялись сотнями миллионов песо. В провинциях Чако и части Санта-Фе была объявлена тревога. Разумеется, прекратилось пароходное сообщение по взбунтовавшейся Паране, которая несла целые острова из водяных лилий камалотес, спрессованных в плотные матрацы площадью иногда до нескольких гектаров. Они представляют собой опасность такого же рода, как и плывущие льдины. Влекомый течением, радующий глаз зеленый, мягкий ковер камалотес может закупорить реку в узких местах и вызвать еще больший подъем воды. Через такое плавучее зеленое поле не пройдет и океанский пароход: его остановят намотавшиеся на винт водоросли. Небольшие же суденышки, катера и лодки в случае встречи со скоплением камалотес оказываются совершенно беспомощными. А ведь как живописно выглядят ярко-зеленые тарелки мясистых листьев, фиолетовые и голубые цветы водяных лилий…

Причина этих наводнений? Декабрьские и январские тропические ливни в бассейне Параны. В провинции Корриентес, например, как явствует из писем моих друзей, за неделю выпало 540 миллиметров осадков.

540 миллиметров за одну лишь неделю… В состоянии ли читатель вообразить себе это? Полукубометра воды на каждый квадратный метр земли.

Мне хотелось, чтобы приведенные данные и сухие с виду цифры подтвердили правомочность используемых мной определений и эпитетов. Здесь, на Большой Реке, они отражают реальность[43].

Слыша название «Апипе», рыбаки с верхней Параны с восхи-гцением чмокают губами: «Какие дорадо там берут! Выше этих рапидос находятся самые лучшие места для ловли на блесну! Но…» Здесь их лица становятся серьезными. «Но надо быть начеку! Если мотор забарахлит, если течение понесет…»

Когда об Апипе говоришь со штурманами судов, с бригадирами плотогонов, их лица тоже суровеют: «Ооо, Апипе…»

Сколько же раз спрашивали нас там, на верхней Паране: «А как с Апипе? Наверное, перенесете байдарку по берегу?»

Не сбрасывал Апипе со счетов и дон Хуан. Когда-то он проплыл через пороги на палубе судна. И с тех пор отзывался о них уважительно.

До Апипе нам предстояло проплыть еще немало. Пока же, очарованные лабиринтом островов и островочков, пробираясь по каким-то каналам, притокам или же ответвлениям водного пути, мы нашли на небольшом островке превосходное место для лагеря, под раскидистой кроной какого-то лесного великана поставили палатку и «живем», как говорит Лялё. В его устах это слово означает высшую оценку. Он ловит рыбу. Вытаскивает все новых и новых представителей водного царства. Некоторые нам неизвестны, мы видим их в первый раз. Я охочусь. Но прежде всего стараюсь подсмотреть птичьи тайны. Каждый вечер у нас гость. Прямо над крышей палатки, на горизонтальной ветке, как в балконной ложе, усаживается сова. Она появляется беззвучно, как только наступает темнота. Словно лесной дух. Присутствие ее выдает лишь фосфоресцирующий блеск широко раскрытых глаз — отражение пылающего костра. Она так близко, что я мог бы достать ее веслом. Нас она не боится. Освещенная электрическим фонарем, недовольно крутит головой, но не улетает. Она исчезает, пропадает где-то в темноте только поздно ночью, чтобы вновь появиться следующим вечером на той же самой ветке. В течение нескольких дней мы так привыкли к ее присутствию, что называем ее «нашей совой». Лялё говорит, что она настроена к нам дружелюбно и хорошо воспитана, не будит нас уханьем.

Зато мы часто слышим странный гомон, похожий издали на перебранку торговок. Это обезьяны. Лялё относится к ним сдержанно, он уверяет, что, если их разозлить, они бомбардируют сверху своими экскрементами. И при этом невероятно метко. Я верю ему на слово и не дразню обезьянье семейство. Живем мирно: они сами по себе, мы сами по себе.

Однажды утром через прозрачную противомоскитную сетку я замечаю оригинального визитера. Оставленной снаружи банкой с небольшим количеством сгущенного молока заинтересовалась ящерица, толстая, серо-зеленая игуана почти метровой длины. С помощью длинного, жалообразного языка она лакомилась необычным деликатесом. Я не вмешивался, у нас этого молока было еще несколько банок. Перепугавшись, когда я стал будить Лялё, она приподнялась на коротких, как будто вывернутых, лапах и, волоча длинный хвост, не спеша направилась в заросли. Она показалась мне безвредной, уменьшенной копией каймана. Что касается ее безвредности, тут Лялё был иного мнения, он доказывал, что это создание шкодливое, что оно таскает у кур яйца. Так как курятника в нашем хозяйстве не было, мы игуан не преследовали. А их встречалось много.