Они сидели в машине на подъездной алее у дома Марти, наблюдая, как всё больше людей возвращается с центра города, многие одеты в костюмы и галстуки. Женщина в симпатичном розовом костюмчике плелась по дороге в кроссовках, держа туфли на каблуках в одной руке. Марти вспомнилось, что её, вроде бы, зовут Андреа, и живёт она на улицу или две выше. Уж не Фелиция ли говорила ему, что она работает в «Мидвест Траст»?
- И пчёлы, - сказал Гас. – С их популяцией были проблемы уже десять лет назад, а теперь они и вовсе исчезли, кроме нескольких ульев в Южной Америке. Больше никакого мёда, сладкий. А без их опыления зерновые культуры могут…
- Прости, - сказал Марти. Он вылез из машины и пошёл рысью, чтобы догнать женщину в розовом костюмчике. – Андреа? Вы Андреа?
Она опасливо обернулась, поднимая свои туфельки, словно надеялась пустить в ход один из каблуков для острастки, если что. Марти её понимал; в эти дни появилось достаточное количество слишком уж развязных людей, позволяющих себе невесть что. Он остановился в пяти шагах от неё.
- Я муж Фелиции Андерсон, - бывший, вообще-то, но просто «муж» звучит менее угрожающе и не так потенциально опасно. – Мне кажется, вы и Фел знаете друг друга.
- Знаем. Я с ней состояла в Соседском Дозоре* (представляет собой организованную группу гражданских лиц, занимающихся предотвращением преступности и вандализма в пределах района). Что я могу сделать для вас, мистер Андерсон? У меня был довольно длительный пеший переход, а моя машина застряла в сплошном месиве из автомобилей в центре города. А здание банка, вы представляете, оно… кренится.
- Кренится, - повторил Марти. Он представил вдруг наклоняющуюся Пизанскую Башню. С фотографией вышедшего на пенсию Чака Кранца на вершине.
- Оно прямо на краю провала, и хотя здание пока ещё туда не падает, выглядит оно крайне небезопасно, как по мне. Уверена, оно обречено. Полагаю, это конец моей работе, по крайней мере, в филиале, что в центре города, но на самом деле мне плевать. Сейчас я просто хочу попасть домой и дать, наконец, отдых ногам.
- Я хотел полюбопытствовать про билборд на здании банка. Вы его видели?
- Как же я могла его пропустить? – удивилась Андреа. – Я в конце концов там работаю. Ещё я видела вездесущие граффити: «Мы любим тебя, Чак», «Чак жив», «Чак навсегда». И ещё рекламу по телевизору.
- Правда? – Марти подумал о том, что увидел вчера вечером на странице «Нетфликс» перед тем, как связь окончательно пропала. Тогда он отмахнулся от Чака, как от раздражающей, вечно всплывающей рекламы.
- Ну, её крутят по каналам местных станций, как минимум. Может, по кабельному и нет такой рекламы, но для нас кабельное телевидение уже в прошлом. С самого июля.
- Как и для нас, - теперь уж, когда он начал выдумывать, что всё ещё существуют какие-то «мы», в смысле – он и Фелиция, лучше продолжать в том же духе. – Нам доступен только 8-ой канал и 10-ый.
Андреа кивнула.
- Больше никакой рекламы автомобилей или таблеток
- Этот Чарльз Кранц как-то связан с вашим банком? Это оттуда он
Она ещё ненадолго задержалась, прежде чем продолжить свой нелёгкий поход домой. В руке она так и держала туфли на высоком каблуке, которые сегодня ей, видимо, не понадобятся. А, возможно, больше вообще не понадобятся.
- Сроду не слыхала о Чарльзе Кранце и ничего о нём не знаю. Он, наверное, работал где-то в филиале в Омахе. Хотя, как я понимаю, Омаха теперь просто одна большая пепельница.
Марти проводил её взглядом. Как и Гас Уилфонг, который присоединился к нему. Гас кивнул на вереницу возвращающихся с центра города людей, которые больше не могли добраться до мест своей работы – продавцы, торговые представители, официанты, почтальоны.
- Они похожи на беженцев, - сказал Гас.
- Ага, - отозвался Марти. – В каком-то смысле они и есть беженцы. Эй, помнишь ты спрашивал меня о запасах провизии?
Гас кивнул.
- У меня точно есть несколько банок супа. Также найдётся немного риса-басмати* (ароматный рис с мелкими длинными зёрнами) и
- В твоём голосе я не слышу беспокойства.
Марти пожал плечами.
- А какой прок от беспокойства?