Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944

Поздравления поступали со всех концов страны, а также от дружественных государств, в первую очередь Италии. Только официальные круги Германии восприняли это назначение отчужденно. Геббельс в своем дневнике, в записи от 4 февраля, заметил, что это было очень неудачное решение, потому что «этот его сын настроен даже более дружественно к евреям, чем сам Хорти». Подобная, но еще более злобная заметка в дневнике, датированная 20 февраля, завершается такими словами: «Но мы пока не вмешиваемся… сейчас не время заниматься такими деликатными вопросами… В конце концов, нам надо отложить рассмотрение каких-то дел и на послевоенное время!» Сказанного вполне достаточно. Мой сын – те, кто избрал его, понимали это – придерживался мнения, что превосходство в людях и материальных ресурсах союзных держав с самого начала было столь велико, что у Германии не было никаких шансов на успех. Мой сын, как считали нацисты, был их решительным противником. Его досье в Главном управлении имперской безопасности, доступ к которому удалось случайно получить одному нашему другу, было достаточно объемным.

Мой сын был не из тех, кто подпадал под влияние других людей. Он хотел убедиться лично, как обстоят дела на фронте, и несколько недель спустя после своего назначения отправился на фронт в качестве летчика-истребителя. Однако до того он успел выполнить значительную часть моей работы, принимал дипломатов и политиков, совершал инспекционные поездки и выполнил ряд представительских обязанностей. Правительство не одобрило его решения посетить действующую армию, но Иштвану была непереносима мысль, что его положение освобождает его от выполнения своих обязанностей, и в этом я был с ним согласен. 20 августа 1942 г. в день памяти святого Иштвана его самолет разбился вскоре после взлета.

Прошли годы, но горе родителей, которые потеряли двух дочерей и сына, и печаль о его вдове, оставшейся с полуторагодовалым сыном, не утихнут никогда. Не получили мы и ответа, какова была причина гибели нашего сына. Однако мне хотелось бы выступить против злонамеренных и лживых слухов, распространяемых венгерскими и немецкими нацистами; не уверен я и в правдивости слуха, ходившего в Венгрии, что только саботаж мог стать причиной крушения опытного летчика. Находившаяся в подполье радиостанция «Кошут радио» заявила, что агенты гестапо заложили в самолет бомбу с часовым механизмом. Здесь я привожу записи моей снохи, которая была рядом с мужем за два дня до этого фатального случая: «После завершения моей подготовки в качестве старшей операционной сестры я получила направление в венгерский военный госпиталь в Киеве и прибыла туда на санитарном поезде. Мой муж получил трехдневный отпуск, и мы провели его вместе в доме немецкого генерала, который был в отъезде. Естественная радость от нашей встречи после столь долгой разлуки была омрачена подавленным, почти на грани отчаяния, душевным состоянием моего мужа. Он окончательно убедился в том, что война проиграна, и увиденное и пережитое им на фронте только подтвердило его мнение. Его мучил вопрос, каким образом Венгрия, находившаяся между двумя врагами, как он выразился, может обрести спасение; и он твердо решил обсудить этот вопрос со своим отцом сразу же по возвращении домой. Мы открыто говорили об этом, не подозревая, что нас могли подслушивать. Позднее мне рассказали, что в наших комнатах установлены микрофоны. Мой муж также жаловался на итальянские истребители[77], на которых он летал, объясняя мне, что на крутых поворотах они начинают скользить вниз. Подобное случилось с ним на высоте около 4 тысяч метров, но у него еще оставалось время восстановить контроль над машиной. Он обещал мне, что впредь будет действовать осторожнее. 18 августа я проводила своего мужа до киевского аэродрома, с которого он вместе с ординарцем улетал обратно на фронт. Тот же самый ординарец рассказал мне потом, что мой муж и другие офицеры эскадрильи рано легли спать вечером 19 августа, чтобы как следует отдохнуть и быть готовыми к бою на следующее утро. Проснувшись, он сразу же отправился на летное поле и даже не успел выпить кофе, который его ординарец принес к самолету. „Он хорошо выспался и был полон энергии, – рассказывал потом ординарец, – он помахал мне рукой и прокричал, что выпьет кофе, когда вернется“. Но едва самолет успел подняться, как он рухнул вниз и взорвался в языках пламени[78]. Его товарищи впоследствии объяснили мне, что он круто взял вверх, и в результате этого самолет начал резко снижаться. Но это противоречило тому, что обещал мне мой муж в Киеве, что впредь он будет более осторожным. Я получила известие о его смерти, когда мы праздновали в госпитале утром 20 августа 1942 г. День святого Иштвана».

Я могу только добавить, что к этому времени мой сын был уже отозван с фронта парламентом, на чем настаивали также и члены правительства. 20 августа он должен был посетить венгерские части на его участке фронта, после чего Иштван намеревался вернуться в Будапешт, чтобы продолжать исполнять обязанности заместителя регента.