Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944

Во время моего визита в Клессхайм, состоявшегося 16–18 апреля 1943 г., я явственно ощутил экзальтированное состояние Гитлера. Незадолго до моего приезда Муссолини вместе с Бастианини, преемником Чиано на посту министра иностранных дел[83], и румынским маршалом Антонеску посетили Гитлера и открыто заявили ему, что он должен начать переговоры о мире. Потеря всей Северной Африки была неизбежна, и Муссолини, чувствуя, что близок час вторжения на Сицилию, настаивал на том, что державы Оси должны договориться со Сталиным. Антонеску, со своей стороны, предлагал сосредоточить все силы на Восточном фронте, а затем договориться с западными державами. Истерические припадки Гитлера только усиливались, когда он слышал эти «пораженческие» (привычное выражение нацистов того времени) речи. После предпринятых им усилий вдохнуть в них веру в победу его возбуждение к тому времени, когда прибыл я, прошло, и, вне сомнения, это сказалось на том, как он принял меня. Даже Геббельс, который всегда был плохо расположен ко мне и к Венгрии, записал в своем дневнике: «Фюрер не жалел слов и указал Хорти, насколько ошибочна была его политика… Фюрер был очень искренним». Что ж, Геббельс не присутствовал при том разговоре, который был исключительно частным, и невозможно представить, что ему рассказали, как я храбро отвечал на обвинения и требования Гитлера.

Гитлер заявил, что венгерские войска плохо сражались во время предыдущего зимнего русского наступления. На что я ответил ему, что даже лучшие войска не могут противостоять противнику, превосходящему в числе и оружии, что немцы обещали нам бронетехнику и артиллерию, но не поставили их и что тяжелые потери наших войск являются лучшим доказательством их высокого морального духа. Тогда Гитлер стал поучать меня, как следует решать еврейский вопрос. Он кричал, что «евреев следует уничтожать или отправлять в концентрационные лагеря». Я не видел причины, почему мы должны капитулировать перед Гитлером и менять наше отношение к этому вопросу. В октябре предыдущего года мы ввели особый налог на еврейский капитал, своего рода «военную контрибуцию», и ограничили право евреев на владение землей. Несмотря на то что эти меры были предприняты правительством Каллаи, Гитлер продолжал его чернить; офицер обвинил премьера в пораженческих настроениях и потребовал смещения Каллаи с поста премьер-министра. Я категорически отказал ему в этом и попросил Гитлера воздержаться от вмешательства в наши внутренние дела. Премьер-министр и, прежде всего, глава государства имеют право получать информацию о взглядах своих оппонентов с помощью всех имеющихся в их распоряжении средств.

Во время нашей беседы во второй половине дня Гитлер смог в большей степени контролировать свои чувства. Мы обсуждали, среди прочего, роль немецкого фактора в общественной жизни Венгрии, и я откровенно сказал ему, что в последние годы дружеские отношения между венграми и немцами значительно ухудшились из-за вмешательства немецких официальных учреждений в венгерские дела. Здесь Гитлер снова вспомнил о Каллаи и сказал, что его следует отправить в отставку «в интересах германо-венгерской дружбы». Я вновь возразил ему: «Я не вижу никакой причины для его отставки». Гитлер, вероятно, был под воздействием иллюзии, что его доктрина о Lebensraum, «жизненном пространстве», давала ему право решать, кого можно назначить премьер-министром суверенного государства-союзника, а кого нет.

Мы холодно расстались без всякого намека на дружеские отношения, и не было опубликовано никакого совместного коммюнике; те его варианты, что появились в Берлине и Будапеште, значительно расходились друг с другом. Что касается реальных намерений Гитлера, то мы должны вновь обратиться к Геббельсу, как наиболее надежному свидетелю. После его заявления о «гуманитарном подходе» к еврейскому вопросу он написал в дневнике: «В результате фюрер пришел к выводу, что все эти ничего не значащие малые нации, все еще продолжающие существовать в Европе, должны быть ликвидированы как можно скорее». И это должны сделать немцы, которые могут считать, что им повезло, что «во вновь отстроенной будущей Европе» им не придется опасаться в качестве «серьезных соперников» итальянцев. Никто иной не мог бы высказать все это столь конкретно прямо в лицо мне и каждому венгру. Но в этом не было необходимости, намерения Гитлера были достаточно ясны.