– У меня прямо мороз по коже. Такое ощущение, будто они тоже слушают песни, – он кивнул на плац, где под крестом лежали оставшиеся мини-гробы. – Они лежат, как на последнем привале перед вечностью.
Кармель кивнула.
– Мне кажется, многие это чувствуют.
Постепенно уставшие люди, полные впечатлений, стали расходиться по палаткам. У костра осталось сидеть не более десятка гостей и поисковиков. Лина задумчиво перебирала пальцами струны гитары, решая, что ещё спеть. Тимур попросил у неё инструмент. Он чуть отодвинулся от Кармель и заиграл незнакомую ей мелодию. Когда зазвучали первые строки, девушка насторожилась и стала вслушиваться в каждое слово.
Мои глаза в тебя не влюблены25
, –Они твои пороки видят ясно.
А сердце ни одной твоей вины
Не видит и с глазами несогласно.
Ушей твоя не услаждает речь.
Твой голос, взор и рук твоих касанье,
Прельщая, не могли меня завлечь
На праздник слуха, зренья, осязанья.
И всё же внешним чувствам не дано –
Ни всем пяти, ни каждому отдельно –
Уверить сердце бедное одно,
Что это рабство для него смертельно.
В своём несчастье одному я рад,
Что ты мой грех и ты – мой вечный ад.
Кармель смотрела на чуть склонённую голову Тимура и гнала от себя подозрение: он поёт о ней. Как только стихли звуки последнего аккорда, он отдал гитару Феликсу и, взяв Кармель за руку, повёл от костра прочь. Она услышала немного злорадный смех Лины и растерянный голос Феликса.
– А сказать до свидания добрым людям?
Кармель молча шла с ним по тропинке. От дурного предчувствия сжималось сердце, и холодела душа. Он расстегнул молнию на входе в палатку, пропустил Кармель вперёд.
– Я хотел поговорить с тобой. – Тимур сел на матрац и похлопал ладонью, приглашая присоединиться.
– Давно пора, – усмехнулась она. – Сашок сказал: ты завтра уезжаешь.
– Ох, этот Сашок. Вечно лезет, куда не просят. Я хотел отложить этот разговор на утро и провести нашу последнюю ночь без выяснений. Но тут, так, кстати, вспомнил этот сонет. По-моему, в нём всё ясно сказано. Ты девочка умная, думаю, поняла. Давай не будем портить такой прекрасный вечер.
Кармель охватил гнев. «Он собирался провести со мной ночь и утром расстаться. Словно и не было ничего. Без всяких объяснений, просто спев песенку. Как там звучало: это рабство для него смертельно. Рабством он обозвал наши чувства и теперь решил из этого рабства вырваться».
– Ты чего молчишь? – встревожился Тимур и подумал: «Неужели без истерик не обойдётся? А мне она казалась слишком гордой, чтобы опускаться до мелочных обвинений».
Кармель не могла видеть его глаз в темноте палатки. Лишь неясный силуэт вырисовывался на фоне окошка. Она кашлянула, боясь, что голос подведёт её и вместо нормальных звуков он услышит слёзы в её голосе.
– Я лишь хочу уточнить. Ты на этом заканчиваешь наши отношения, и мы навсегда расстаёмся, – Ей удалось произнести фразу спокойным ровным голосом.
– Я не ошибся, ты умница! – обрадовался Тимур и вздохнул облегчённо. – Ты ведь понимаешь: мы совершенно разные люди, у нас нет ничего общего. Даже интересы разные. Я никогда не смог бы создать тот уровень жизни, к которому ты привыкла. Даже слепому виден достаток твоей семьи. Да мы бы возненавидели друг друга через полгода. Ты бы стала упрекать меня, а я тебя. У меня несколько иные представления о женщине, с которой я мог бы связать свою жизнь. Ты другая. Но поверь: мне очень было хорошо с тобой. Эти полтора месяца оказались лучшими в моей жизни, и я никогда не забуду тебя. Ты останешься вот тут. – Он легонько стукнул в грудь. – Мне тяжело с тобой расставаться, но лучше это сделать сейчас, чем потом, попортив нервы друг другу. Думается мне, ты быстро утешишься. Это лето останется с нами навсегда. Верно?
Кармель слушала его уверенный голос и осознавала: Тимур полностью уверен в своих словах. Ей хотелось плакать, убеждать, что он не прав. Что она постарается стать такой женщиной, какую он хочет. Что ей всё равно, сколько у него денег. Она на самом деле не настолько избалована и согласна на крохотную квартирку, небольшой достаток, лишь бы быть с ним вместе. К тому же она скоро окончит институт и тоже сможет зарабатывать. Пока Кармель подбирала нужные доводы, в ней росла уверенность: зря. Все её доводы зря. Он уже всё решил за них обоих. Она вспомнила, как обманутые ею на спор с подругой Леной парни, пытались уверить в своей любви, как отчаянно убеждали, ругались и проклинали её. А она раздражалась, злилась: «Отчего они так ведут себя. Не умеют красиво прощаться. Вот я бы так себя не вела. Удалилась бы гордо». Кармель сжала виски. «Дура! Идиотка! Вот и пришла расплата за содеянное зло. Сейчас я готова умолять и просить Тимура передумать и дать нам шанс. Вцепиться в него и кричать о своей любви. Вот только вряд ли это поможет. Будет презирать, как я тогда презирала унижающихся перед ней мужчин».
Тимур нашёл в темноте её руку, крепко сжал и потянул Кармель на себя.
– Что ты всё молчишь? Не будем терять время. – Он отыскал её губы и попытался поцеловать.
Кармель отстранилась. Быстро поднялась на ноги.