Жизнь двенадцати цезарей

Занятия литературой он забросил со времени своего вступления на престол, хотя старался, не жалея расходов, восстановить истребленные пожаром библиотеки. Везде приобретались новые экземпляры сочинений, а в Александрию были отправлены лица, которым было поручено снять новые копии и исправить старые. Тем не менее Домициан не старался познакомиться ни с историей, ни с поэзией или хотя бы с самыми необходимыми правилами стилистики. Кроме «Записок» и политических произведений императора Тиберия, он не читал ничего. Письма, речи и эдикты он поручал сочинять другим, но, несмотря на это, его разговор отличался замечательным изяществом и пересыпался иногда удачными остротами. Например, он сказал однажды: «Я хотел бы быть таким же красивым, каким считает себя Метий»[566]. Говоря об одном человеке, у которого волосы на голове были различного цвета, рыжеватые с сединой — он сравнил их со снегом, смешанным с медовым вином. «Очень грустна участь тех государей, — говаривал он, — об открытии заговора против которых верят тогда только, когда их убивают».

На досуге он постоянно играл в кости, даже в будни и утром. Днем он мылся и завтракал очень плотно, поэтому за обедом ел только матиевы яблоки[567] и немного пил из небольшой бутылки. Он часто давал роскошные званые обеды; но они продолжались недолго, во всяком случае, не дольше солнечного захода. Он не ужинал и только прогуливался один, без посторонних, пока не ложился спать. Он был страшно сладострастен. Свои ежедневные сношения с женщинами он, как в своем роде гимнастические упражнения, называл «постельною борьбой». Говорят, он сам выщипывал волосы у своих любовниц и купался с проститутками самого последнего разбора. Ему предлагали жениться на дочери брата, когда она была еще девушкой; но его жена Домиция крепко держала его в своих сетях, поэтому он решительно отказался. Вскоре Юлию выдали за другого. Тогда Домициан соблазнил ее, притом еще при жизни Тита. Когда затем умерли ее отец и муж, он открыто стал выказывать свою горячую любовь к ней и был даже причиной ее смерти, так как велел ей вытравить плод, когда она забеременела от него.

Народ отнесся к его насильственной смерти равнодушно; но солдаты глубоко сожалели о нем. Они немедленно решили обоготворить его и хотели отомстить за него, однако у них не нашлось предводителей. Впрочем, вскоре они добились своего, упорно требуя казни убийц императора. Зато сенат был вне себя от радости. Все сенаторы один перед другим спешили в курию, где не могли удержаться от самых оскорбительных и резких восклицаний по адресу покойного. По их распоряжению были даже принесены лестницы, после чего в их присутствии щиты и бюсты Домициана были сняты, тут же брошены и разбиты об пол в куски. Наконец, было приказано везде уничтожить его имя и изгладить всякую память о нем[568].

За несколько месяцев до его умерщвления ворона прокричала по-гречески в Капитолии: «Ἔσται πάντα ϰαλῶς»[569]. Кто-то переложил это предсказание стихами следующим образом:

Ворона, севшая ни вершину Тарпейской скалы, не могла сказать: хорошо.
И сказала: будет хорошо.

Говорят, и сам Домициан видел во сне, что у него на спине вырос золотой горб. Он был уверен, что после него население империи будет счастливее и веселее. Сон действительно вскоре сбылся, — преемники Домициана отличались честностью и бескорыстием.