Жизнь этого парня

У отца было преимущество, которое по душе непостоянным родителям – не быть рядом, чтобы не казаться несовершенным. Я мог видеть его таким, каким хотел видеть.

Такой образ мыслей вполне хорошо работал, пока не родился мой первый ребенок. Он родился на три недели раньше срока, когда я был в отъезде. Первый раз, когда я увидел его в детском отделении больницы, медсестра пыталась взять у него кровь на анализ. Она не могла найти вену. Она продолжала вонзать в него иглу, и каждый раз, когда игла входила в него, я чувствовал это так, будто прокалывают меня самого. Мое нетерпение сделало ее такой неуклюжей, что другая медсестра вынуждена была подменить ее.

Когда я наконец дотронулся до него, я почувствовал, будто спас его от стаи волков. И пока я держал его на руках, что-то твердое сломалось внутри меня, я как будто стал более живым, чем прежде. Но в то же время я ощутил тень, холодок где-то в глубине души. Я забеспокоился, но проигнорировал это чувство. Я не понимал, что это было, пока это чувство не пришло ко мне еще раз той ночью, такое острое, что хотелось разрыдаться. Это касалось моего отца. К тому моменту прошло десять лет, как он ушел из жизни. Это была горечь и гнев, главным образом гнев, и еще много дней меня потряхивало от этого чувства так, что я был даже не в состоянии радоваться рождению сына и новой жизни, которая была мне подарена.

Но все это было еще далеко впереди. Будучи мальчиком я не находил никакой вины в поведении своего отца. Я составлял свое представление о нем по снам и воспоминаниям. Одним из них было, как мы сидим на кухне в красивом старом доме моей мачехи в Коннектикуте, куда я пришел навестить его и смотрел, как он разгружает коробку, полную фейерверков, выкладывая их на стол. Это была тяжелая артиллерия, серьезная угроза жизни и к тому же нелегальная. Мачеха ругала его. Она хотела знать, что он собирается со всем этим делать. Он двинул ко мне пачку красных фейерверков и сказал:

– Взорви их, дорогой, взорви их.

У меня возник острый жадный интерес к машинам после того, как Скиппер обновил свой «Форд». Когда я бегал по своему газетному маршруту, я мысленно разбирал машины, которые видел, и собирал их обратно в более интересных модификациях, более низкие, с жалюзи, с разными выемками. Я читал объявления о подержанных машинах в газетах, сравнивая цены, соотнося их с деньгами, которые зарабатывал. Я все размышлял, каково это, когда у тебя есть машина, когда ты просто можешь залезть в нее и поехать.

После доставки почты однажды днем я свернул газетную сумку и перешел мост, ведущий из деревни, встал у обочины, поднял палец вверх и стал голосовать, пока одна машина не остановилась. Я не знал этого человека – он был строителем с верхней дамбы. Я сел в машину, и он спросил, куда я еду. Он добавил:

– До Сиэтла могу подбросить. Потом ты сам.

Я все размышлял, каково это, когда у тебя есть машина, когда ты просто можешь залезть в нее и поехать.

Сиэтл. Я мог бы, если бы решился, проехать весь путь до Сиэтла. Я сказал, что еду в Конкрит, что на тот момент казалось достаточно далеко, но к тому времени, как мы добрались до Марблмаунта, я потерял терпение и попросил мужчину высадить меня здесь. За несколько минут я поймал еще одну попутку, идущую обратно в Чинук. Это было мое первое путешествие автостопом. Лето продолжалось, и я удалялся все дальше и дальше по долине, до Конкрита и БердсАй, Ван Хорна и Седро Вулли, и один раз, незадолго до начала учебного года, я проделал весь путь до Маунт Вернона. Я гулял по улицам этих городков несколько минут, ожидая, что что-то случится, и когда ничего не случалось, я возвращался обратно на дорогу и вытягивал палец опять. Я всегда был дома к тому времени, как Дуайт и моя мать приходили с работы. Никто никогда не терял меня. Время от времени я совершал эти поездки с Артуром, но чаще был один. В одиночку я мог врать более свободно и был более удачлив. Однажды, думал я, кто-нибудь остановится и скажет:

– Тебе повезло, я еду в Уилтон, Коннектикут…

Скиппера не было всего пару недель. Он вернулся, упаковал вещи и на следующее утро уехал. После этого я периодически видел его, когда он приезжал домой на День благодарения и Рождество или когда мы навещали его в Сиэтле. Пару лет он жил в маленькой квартирке с другими людьми, потом женился и нашел другую работу в энергетической компании. Мы сидели с ним и болтали в ночь накануне его свадьбы. Это был один из двух раз, когда я видел его разозленным. В тот раз его эмоции были вызваны не перспективой потерять свободу, а песней, которую он слушал на своем новеньком музыкальном центре – «The Everglades» группы «Кингстон Трио». Песня рассказывала историю мужчины, который убивает другого в драке за женщину. Видя, что он наделал, он направляется в лес.