Жизнь этого парня

Мы говорили о Дуайте и его маленьких слабостях. Как он имел обыкновение допоздна не ложиться спать, считая все конфеты в доме, чтобы понять, сколько я съел за день. Как обычно вбегал в гостиную, когда приходил домой, и клал руки на крышку телевизора, чтобы проверить, теплый ли он. Как покупал мешки для пылесоса дюжинами и писал на каждом из них даты с разницей в месяц, так чтобы их хватило ровно на год. Моя мать говорила, что он вел себя в высшей степени прилично, с тех пор как она начала искать работу. Он не хотел, чтобы она уходила. Теперь, когда она нашла работу, он из кожи вон лез, стараясь ради нее. Он вроде как ухаживал за ней, так она говорила. Был приветлив и делал так, чтобы Перл все время была возле нее. Он даже подал заявление на перенос места работы в Сиэтл, чтобы быть ближе к ней.

– Я не понимаю этого, – говорила она, – он даже не любит меня. Он просто хочет зацепиться. Это так странно.

Затем она сказала, что ей надо кое-что сообщить мне. И по тому, как она это произнесла, я понял, что ничего хорошего сейчас не услышу. Это касалось денег, сказала она, тех денег, которые Дуайт копил с моей работы по разноске газет. Она знала, что у меня были на них планы, чтобы оплатить расходы, которые не покрывала моя стипендия. Проблема была в том, что Дуайт в действительности не собирал их. Их не было ни на каком счету. Ни пенса. Она спросила его об этих деньгах, он оттягивал время и избегал разговора на эту тему, пока она в конце концов не загнала его в угол, и только тогда он признался, что у него этих денег нет. У него также не было тех денег, которые она заработала в столовой. Счет был абсолютно пуст.

– Я смогу достать пять сотен, – сказала она, – не беспокойся об этом.

Все что я мог делать в тот момент, это смотреть на нее.

– Мы ничего не сможем тут изменить. Их нет. Ты просто должен забыть о них.

Это было не так просто сделать. Я не мог забыть об этих деньгах. Я помнил все. Около 1300 долларов. Это были не те деньги, которые бы заставили меня посочувствовать себе, главным было время, которое я на это потратил. Два с половиной года я тратил полдня после занятий, разнося газеты. После ужина тоже часто выходил, чтобы собрать от подписчиков плату и найти новых. Людям не нравилось платить мне. Даже самые честные отделывались от меня снова и снова. Были и откровенные халявщики. Они либо рассказывали жалостливые истории о потерянных чеках и счетах от врачей, либо просто гасили свет и телевизор, когда слышали, что я подхожу, затем шептались, выглядывали из-за штор, пока мне это не надоедало и я не уходил. Зимой моими неизменными атрибутами были постоянно промокшие ботинки, вечный насморк и потрескавшийся красный нос. Мне это чертовски надоело. Одним из способов, каким я хоть немного развлекал себя, был перерасчет всех денег, которые у меня были.

«Я не понимаю этого, – говорила она, – он даже не любит меня. Он просто хочет зацепиться. Это так странно».

– Что стало с ними? – спросил я.

Моя мать пожала плечами и сказала:

– Ума не приложу.

Она была готова сменить тему. Ее терпения хватало на многие вещи, но у нее не было времени сейчас на мои детские сопли. Нытье просто парализовывало ее.

Я не останавливался.

– Это были мои деньги, – сказал я.

– Я знаю, – сказала она.

– Он украл их.

– Он, возможно, намеревался вернуть их тебе. Я не знаю. Сейчас ничего нет. И не знаю, что я должна сделать по этому поводу. Я сказала, что оплачу счета по школе.

Я состроил кислую мину.

– Вероятно, здесь есть и некоторая моя вина.

Она сказала, что ей следовало бы подумать, прежде чем позволять Дуайту держать деньги, ей следовало настоять на открытии общего счета в банке. Но решение финансовых вопросов было для него поводом для гордости, а она не стремилась лишний раз раздражать его из-за этого. Она хотела, чтобы мы все ладили друг с другом.

Она была готова сменить тему. Ее терпения хватало на многие вещи, но у нее не было времени сейчас на мои детские сопли.

Мы допили газировку и направились по улице к машине, моя мать двигалась с бодрым оживлением, словно избавилась от тяжелой ноши. Когда она была обеспокоена, то надевала маску – бледную, со сжатыми губами. Впоследствии эта маска полностью заменила ее настоящее лицо. Но тогда выглядела молодо и привлекательно. День был теплый, воздух подернут легкой дымкой от цементной пыли. Машины с грузом грохотали мимо нас, проезжая через город, молотя своими механизмами и изрыгая черные выхлопы. Идя вот так по улице, мы строили планы. Рассматривали разные возможности. Мы были сами собой снова – возбужденные, полные идей, готовые взлететь.